Геополитический урок

Слово «геополитика» используется в современной России вот в каком значении: это политические отношения лидеров крупных держав, позволяющие этим лидерам игнорировать интересы малых стран. Отстаивать геополические интересы помогает манипуляция собственным населением с помощью медийного и полицейского устрашения.

С какой же стати сборник интервью и статей Томаса Венцлова* * Томас Венцлова (род. 11 сентября 1937 года) — литовский поэт, переводчик, литературовед, эссеист, диссидент и правозащитник. — о поэтах и филологах, о цензуре и самиздате, об удачливости и невезучести, о рациональности и предположительной, но не мистической неизбежности, — с какой стати эти 600 страниц плотного гуманитарного текста* * Томас Венцлова. Пограничье. Публицистика разных лет. СПб., Иван Лимбах, 2015. я предлагаю читать как геополитический урок для России?

Те, кому книга адресована прямо, найдут в ней историю восточно-европейских (включая русскую) литератур второй половины XX и начала XXI века. Здесь не только портреты писателей и филологов — от Чеслава Милоша и Юрия Лотмана до Льва Лосева и Ефима Эткинда, но и анализ теперь уже невидимых и мало понятных нынешнему поколению связей людей культуры, существовавшей в 50–90-е годы XX века в западной части постсоветского пространства. Сын преуспевавшего советского классика и диссидент первого призыва, «ярко выраженная» (как тогда говорили) «пятая колонна» (как тогда еще не говорили), Венцлова каким-то чудом сохранил сдержанность в оценках противников, уважение к чужому достоинству, космополитизм, включающий симпатию к отдельному человеку, и лишь постольку — к его так называемой национальной идентичности.

Книга, которую составил и снабдил комментариями Игорь Булатовский, это на три пятых — переводы с литовского, английского, польского. Примерно пятая часть — статьи, написанные на русском языке: он у автора не менее родной, чем литовский и польский. Венцлова больше всего размышляет о том, что случилось на протяжении нашей жизни и жизни трех-четырех предшествовавших поколений с языками и культурами огромного мира между Балтийским и Черным морями, который из Москвы, из Кремля, из советских и русских школ не виделся иначе, чем просто «пограничье» между «основной» Европой и нашим советско-имперским материком.

Помню, как один бывший германский посол на представительной русско-немецкой конференции, посвященной диалогу культур, брякнул, что мы, мол, «великие народы-соседи». Хорошо помню, как при этом переглянулись присутствовавшие поляк и венгр.

Книга Венцлова может помочь ныне живущим в бывшем СССР поколениям отказаться от особого рода добровольной слепоты или, может быть, слабовидения. Концентрация на себе и на собственном пупе заставила бывшее население имперской метрополии изолировать себя от своих непосредственных соседей. Ничего и никого больше не читая, не желая знать всех этих вчерашних колониальных «националов», «русский мир» отказывается понимать неинтересных, завистливых, малочисленных, вечно держащих за пазухой камень прибалтов и неверных братьев-славян. Легче принять советский цензурный ад и его язык — «деградировавший, униженный, подкупленный», чем признаться себе в старой привычке презирать своих соседей за то, что они — твои бывшие колонии.

Угнетенные или даже не очень сурово взнузданные Советами и старой Россией в культурном и политическом отношении, народы Восточной Европы доходили до истин новой социальности, без которых наша постимперская метрополия по-прежнему хочет обойтись. Одна из таких истин — автономия непубличного человека. Автор находится в постоянном диалоге со старшими коллегами по разным цехам — правозащитному, поэтическому, академическому — и в разных городах — Вильнюсе, Тарту, Ленинграде, Москве. Как только он говорит как литовец, выясняется, что в фокусе внимания не он сам, а его собеседник — русский, поляк или еврей. Живя в Америке, думает о Европе. Оказавшись в Париже, радуется, разглядев в Ефиме Эткинде живого русского европейца.

В диалоге с журналисткой Викторией Ивлевой Венцлова приводит свой знаменитый центон из Блока и Пастернака:

Прочитав книгу Венцлова, я начал понимать, почему агрессия России против Украины не воспринимается во всем ее глобальном значении ни жителями России, ни даже многими на Украине. В Москве просто не слышат чужой речи. Не понимают, как это у самых границ их страны, где прокуратура и казаки с нагайками контролируют девичьи танцы, может быть другая жизнь. Так бывает. Глухота обиды, стресса, бешеное культурное одиночество. Хотя рядом — вот она, многоязыкая культурная среда, свободно плавающая в русском языке, в русской литературе, в русской культуре. А ты — не видишь и не слышишь ее.