«Ровно в восемь я прийти не могу...»

Жаркий сентябрь 1938 года. Необыкновенной красоты девушка застыла на арбатском тротуаре. В Ижевске, откуда она недавно приехала учиться в ИФЛИ (институт философии, литературы и истории, который существовал с 1931 по 1941 год, в декабре 1941-го объединен с МГУ им. Ломоносова), она не видела ничего подобного: по Арбату течет стотысячная толпа, вся Москва пришла проститься со своим кумиром — 26-летним вахтанговцем Дмитрием Дорлиаком. Фантастическое обаяние, поразительная внешность, невероятные доброта и щедрость сделали Дорлиака всеобщим любимцем и героем многочисленных устных новелл и удивительных анекдотов. Распоряжением наркома Ворошилова — небывалый случай! — спецвагон доставил гроб с телом артиста из далекого Иркутска, где он умер от брюшного тифа во время гастролей, для прощания в Москву. Два дня в траурном фойе театра, заполненном до отказа, играли Ойстрах и Гилельс, пели Лемешев и Барсова, сменяли друг друга цыганские ансамбли… Нашей героине отпущены неполных три года на то, чтобы в 21 год стать такой же безукоризненной легендой довоенной Москвы: оказаться в центре обожания и поклонения, быть музой юных поэтов, артистов, музыкантов и художников от родного ИФЛИ до театральной Студии Арбузова и, наконец, удостоиться чудесной сказки о том, как золотоволосая девушка-санинструктор стала первым на фронте Героем Советского Союза, награжденной посмертно.

Лие было 17 лет, когда она приехала в Ижевск из Австрии с мамой и отчимом. Работа ее отчима была как-то связана с военной промышленностью. Говорили, что он был то ли дипломатом, то ли подпольщиком. Точно известно, что Лия в совершенстве владела немецким.

В музее ижевской школы № 30 ее портрет висит на почетном месте — рядом со знаменем. Густые волосы, правильные черты лица, умный, спокойный, чуть насмешливый взгляд: «В 1938 году Люся (так ее звали родные) с отличием окончила школу. Медалей тогда не выдавали, но она имела право поступить в любой вуз страны без экзаменов, — рассказывает директор музея Лилия Богатырева. — Она зачислилась сразу в два московских института: на литературный факультет ИФЛИ и в театральный». «Такую жадность», наверное, можно было бы объяснить юношеским максимализмом — желанием объять необъятное. Но судя по всему, решение было осознанным.

Из письма Люси:

«22 февраля мне исполнилось 17 лет. Возраст, как видите, почтенный… Мне очень жаль, что мне не пять вместо семнадцати… Кроме того, меня сейчас интересует театр. Усиленно подыскиваю материалы по истории театра, работе актера, режиссера и т. д.».

Александр Галич, отрывок из книги «Генеральная репетиция. Автобиографическая повесть»: «Через несколько дней после первого появления этой девушки на Патриарших прудах Яшка Хейфиц сообщил нам в раздевалке катка все, что ему удалось о ней узнать:

— Зовут ее Лия… Фамилия — Канторович. Они много лет прожили в Австрии, отец ее там в торгпредстве работал… Они вон в том доме живут — напротив катка…

В тот же день, после Яшкиного сообщения, мы познакомились с Лией. Мы просто подъехали всей компанией к скамейке, на которой она отдыхала, остановились и хором сказали:

— Здравствуйте, Лия, мы хотим с вами познакомиться!

— Очень приятно, — серьезно ответила Лия, — а кто вы такие?

Так, естественно и спокойно — а она все делала естественно и спокойно — Лия стала полноправным членом нашей компании.

Тот факт, что сам автор пронзительной песни «Номера» помещает ее текст в главу своих воспоминаний о Лие, позволяет сделать вывод, что песня написана как раз о ней. Пусть не обманет нас посвящение таинственной И. Б.

Премьера спектакля «Город на заре» Студии Арбузова состоялась 5 февраля 1941-го, вот как вспоминает тот вечер Галич:

«Лия стояла в стороне, совсем одна, опершись локтями на подоконник, какая-то неправдоподобно красивая и грустная, в темном платье, в туфельках на высоких каблуках.

— Лия, — задыхаясь, сказал я,— поедем с нами, хорошо?! Мы сейчас все к Севке Багрицкому собираемся… Поедем?…И я ушел. И мы уже никогда больше не встретились.…Недели через две после начала войны мама сказала, что ко мне заходила прощаться необыкновенно красивая девушка, просила передать мне привет и сказать, что ей очень жалко. А почему и чего было жалко Лие, не понял ни я, ни тем более мама. Лия ушла на фронт медсестрой. За свою недолгую военную службу она вынесла с поля боя больше пятидесяти раненых, а когда под Вязьмою был тяжело контужен командир роты, Лия оттащила его в медсанбат, вернулась на позицию и подняла бойцов в контратаку.

Я уверен, что она не кричала «За Родину, за Сталина!» или «Смерть немецким оккупантам!» Конечно же, нет! Она сказала что-нибудь очень простое, что-нибудь вроде того, что говорила обычно в те давние-давние времена, когда мы выходили из раздевалки на наши Патриаршие пруды, и Лия, постукав коньком об лед, весело бросала нам:

— Ребята, за мной!

Уже в сентябре сорок первого года Лия была убита. Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза».

На самом деле она погибла 20 августа в бою за одну из деревень под Смоленском.

Из письма помощника начальника политотдела по комсомолу 30-й армии старшего политрука Цыганкова от 7 сентября 1941 года:

«Секретарю комсомольской организации ИФЛИ.

В стенах вашего института воспитана комсомолка — героиня Великой Отечественной войны против зверских банд фашизма Лия Канторович.

Как пламенная патриотка, верная дочь Ленинско-Сталинского Комсомола, Лия 1 августа 1941 года пришла в одну из частей нашей армии Западного фронта в качестве медсестры. С 7-го по 20-е августа Лия Канторович показала себя бесстрашной, отважной дружинницей на поле боя. 20 августа во время атаки Лия вышла вместе с комиссаром Н-ского полка старшим политруком тов. Гурьяновым на передовую линию и повела бойцов вперед на разгром врага. Во время боя осколком вражеского снаряда Лия была сильно ранена и через некоторое время скончалась среди боевых товарищей по части. Лия погибла героем…»

Лию похоронили на окраине деревни Батурино, в большом яблоневом саду. Позже останки всех павших под Смоленском перезахоронили в братской могиле, на центральной площади города. Ей не присвоили звания Героя Советского Союза, как писал Александр Галич. Не наградили медалью или орденом.

Из последнего письма Люси маме:

«…Я уже вполне обжилась здесь и чувствую себя в своем блиндаже как у себя дома. Живется мне здесь очень хорошо, я работаю при штабе нашего полка, лечу вовсю. Моих медицинских знаний мне хватает пока, и потом я постоянно их пополняю на практике. Одним словом, все в полном порядке. Настроение у меня очень хорошее…»

«Но в истории Люси не хватало еще одной, пожалуй, самой главной, детали. Отчего она так упорно стремилась на фронт? Ради чего пожертвовала жизнью? Зная характер Люси и ее самоотверженность, мы думали, что все дело в ее желании помочь как можно большему числу людей, — говорит директор школьного музея. — И лишь в 1980-х мы узнали, что причина была не только в этом. Незадолго до начала войны Люся вышла замуж. Ее супруга призвали на фронт летом 1941-го. Ни писем, ни телеграмм от него не приходило. Люся не могла найти себе места. Видимо, именно тогда она и решила отправиться на передовую — возможно, надеялась отыскать любимого или хотя бы узнать, что с ним». Это подтверждают и воспоминания ее мамы, Юлии Марковны Канторович: «Война застала Люсю в такой период, когда эта жизнь была до краев заполнена работой, — она была редактором газеты ИФЛИ, устроителем интересных вечеров, она училась именно тому, к чему у нее всегда было влечение — журналистике, литературе… И в это же время в ее жизнь вошла любовь: Люся стала женой человека, который очень любил ее. В первые же дни войны он ушел ополченцем на фронт. До нас дошло только одно его отчаянное письмо на имя Люси, в котором он умолял сообщить о том, где она, что с ней… Люси в это время уже не было в живых».

Избранником Лии стал Алексей Кара-Мурза. Он был старше Лии на 6 лет, успел по комсомольской путевке поработать в знаменитой бригаде Полежаева на строительстве первой ветки московского метро. Интеллектуал и острослов, он открыто говорил то, что думал. В 1937 году этого оказалось достаточно для ареста.

Короткий период между возвращением из ГУЛАГа и уходом на фронт и был отпущен для головокружительного романа Алексея и Лии. В июне 1941-го он стал комсоргом ополчения, почти целиком погибшего в боях на дальних подступах к Москве. Добровольцами ушли на фронт и его старшие братья — профессор живописи Андрей Гончаров и профессор-востоковед Георгий Кара-Мурза.

Так напишет о Лии поэт-ифлиец Леонид Шершер, погибший через год.

Вернувшиеся с войны истфаковцы торжественно внесли имя Лии Канторович в книгу боевой славы факультета. Здесь, на истфаке, — рядом с мужем она собиралась продолжить учебу после победы. Символично, что согласно алфавиту соседствовали на мраморе мемориальной доски факультета две фамилии — «Л. Канторович» и «Г.С. Кара-Мурза». Старший брат Алексея, профессор, погиб на фронте в 1945 году. Около этой доски проходили уроки мужества. Сюда возлагали цветы знавшие Лию фронтовики. Так продолжалось в течение 60 лет. Пока какой-то дотошный буквоед при переезде исторического факультета в новое здание и изготовлении новой мемориальной доски не удалил ее имя со Стены славы. «Студентка Канторович не вышла 1 сентября 1941 года на учебу и ни дня не являлась студенткой исторического факультета» — так звучала кощунственная чиновная мотивировка.

И все же — одна из прекрасных легенд довоенной Москвы жива. По страницам новых книг рассыпаны следы присутствия нашей героини в духовной жизни столицы предгрозового времени. Вопреки беспамятству бюрократов Лию Канторович и ее подвиг помнят. А в национальной памяти звучит бессмертный мотив гениальной песни Александра Галича «Вьюга листья на крыльцо намела».