В московских театрах — пик сезона, премьеры — россыпью, по две-три на один вечер. Невероятная концентрация театральных событий — единственная позитивная новость за последние месяцы. Театр откликается на злобу дня по-своему: на каждое слово ненависти найдется немного любви. На каждую мученическую смерть — своя звезда над площадью.
Право на шепот
Текст Николая Эрдмана в спектакле Сергея Женовача «Самоубийца» взрывает зал хохотом и леденит сердце ужасом. Премьера спектакля в Студии театрального искусства совпала по времени с траурными церемониями прощания с расстрелянным в центре Москвы лидером оппозиции. Гроб на авансцене, Шопен, фальшивые рыдания и штампованные прощальные речи — второй акт «Самоубийцы» весь построен на похоронном пафосе, рассчитанном на комический эффект: ведь только зрители в зале знают, что покойник — жив. Последний монолог Подсекальникова (Вячеслав Евлантьев) о ценности человеческой жизни и о праве на эту ценность сегодня приобретает страшный опрокидывающий смысл. «Товарищи, я не хочу умирать: ни за вас, ни за них, ни за класс, ни за человечество, ни за Марию Лукьяновну!» — взывает восставший из гроба маленький человек, неожиданно после своей «гибели» превратившийся в подлинного героя. «Смерть» освободила его от рабского липкого страха перед окриками начальников, газетными передовицами и кремлевскими указами. Несостоявшийся самоубийца оказался состоявшейся личностью, способной «от имени миллиона людей» потребовать «право на шепот».
Написанный в 1928 году антисоветский памфлет Эрдмана сегодня опять воспринимается как крамола, как безумный бунт одиночки против шагающих в ногу миллионов, которые, не задумываясь, раздавят маленького выскочку и поставят его смерть на службу великим идеям.
Всю сцену снизу доверху режиссер Сергей Женовач и художник Александр Боровский заполнят закрытыми дверями, как спинами, а в основание этой глухой пирамиды выставят открытый гроб — как крик, застрявший в горле.
«Самоубийца» — безусловно, одна из главных премьер сезона, резонирующих со временем. Это тот случай, когда вымысел не соприкасается с действительностью, а врывается в нее, врезается лоб в лоб, и чем сильнее спектакль набирает скорость, тем неизбежнее это столкновение.
Блестящий актерский ансамбль во главе с Вячеславом Евлантьевым (Подсекальников) и Алексеем Вертковым (Калабушкин) интуитивно выстраивает все «пиано» и «фортиссимо», не боясь прямых аналогий и балансируя между хохотом и кошмаром.
Шило в самое горло
Марк Захаров включил в свой спектакль «Вальпургиева ночь» в «Ленкоме» фрагменты из самых разных произведений Венедикта Ерофеева, включая записные книжки, но «Москва—Петушки» стали его позвоночником, основой. Выбор актера на главную роль компенсировал все возможные драматургические недоработки: Игорь Миркурбанов — это эмоциональный и интеллектуальный нерв ленкомовской премьеры. Миркурбанов — чужак, попавший в сплоченную и сыгранную компанию захаровских звезд (в спектакле заняты лидеры труппы — Александра Захарова, Виктор Раков, Сергей Степанченко). Эта чужеродность кажется частью режиссерского замысла: Веничка катастрофически не совпадает с окружающим миром и людьми, его населяющими. Между героем и средой его обитания — пропасть, в которую он неминуемо рухнет. Как падший ангел, призванный победить время, но оказавшийся бессильным перед ним.
Веничка (Игорь Миркурбанов) и Зиночка (Александра Захарова)
в спектакле «Вальпургиева ночь»
Жанровые персонажи из произведений Ерофеева — Зиночка и Афродита, Черноус и Митрич, пассажиры электрички, санитары психбольницы — все слеплены крепкой мозолистой актерской рукой, все сделаны на совесть. Это вполне себе «мясные» люди, которые и пьют, крякая, и на баяне играют, и всякие кренделя выделывают между комическими зарисовками, они подстегивают друг друга, как задиристые плясуны в ансамбле народного танца. Герой Миркурбанова — наоборот, прозрачен и невесом, и только кажется частью народа, являясь по сути существом совершенно антинародным, антиобщественным, антисоциальным. Вот и «народ» глядит на него с подозрением, чует в нем врага: и юмор его слишком изящен, интеллектуален, и глаза блестят нехорошо — то ли смеется он, то ли плачет. Да и мотает его по сцене — нигде не находит пристанища, словно выталкивают его и стены, и пол, и поезд, и улица. Трагическое это несовпадение выбросит героя прямо под острые углы огромной черной пятиконечной звезды, застывшей над пустынной великой площадью. «Они вонзили мне шило в самое горло…» — Веничка не произнесет этих слов, но мы же их знаем. Мы даже видели это совсем недавно, рядом с той же ночной брусчаткой, и та же черная набухшая звезда осталась последним кадром в чьем-то умирающем сознании.
Пьесу для своего юбилея Олег Табаков выбрал сам
Незнакомый Табаков
У Олега Табакова этим августом — солидный юбилей, ему исполнится 80 лет. Отмечать такое событие премьерой — лучшее, что может подарить себе большой артист. Пьесу Николы МакОлифф «Юбилей ювелира» Табаков выбрал сам, режиссера для постановки в МХТ — тоже. Константин Богомолов с Художественным театром и «Табакеркой» связан пуповиной, в общей сложности он поставил в двух театрах 12 спектаклей. Табаков сыграл у Богомолова Дорна в двух редакциях «Чайки», графа Альмавиву в «Женитьбе Фигаро», главную роль в «Годе, когда я не родился» по драме Виктора Розова. Табаков хоть и ссорился в свое время с режиссером, но выдержал нешуточные атаки блюстителей нравственности и православных ценностей, которые требовали запретить спектакли Богомолова. О таком доверии мастера к молодому коллеге можно только мечтать. И Константин своего учителя не подвел: подарок к юбилею получился действительно «ювелирным» (это самая популярная игра слов у рецензентов).
Камерную слезоточивую пьесу про последнее желание умирающего старика Богомолов превратил в притчу об уходе, о мучительном, разрывающем расставании души и тела, о достоинстве, с которым человек пересекает границу между светом и тьмой, о «прямой спине». Будничное начало спектакля обманывает статичностью мизансцены: стол, три человека вокруг него, и незримое присутствие смерти, которое ощущается с первых минут. Путаное сознание человека, словно зависшего между двумя мирами, передается художником (Лариса Ломакина), актерами (погруженный в себя Олег Табаков, искрометная Наталья Тенякова, аскетичная Дарья Мороз), фирменными богомоловскими титрами на бесшумно плавающих в воздухе экранах, крупными планами героев, которые транслируются через видеокамеры. Смерть словно дышит нам в лицо, то приближаясь, то отдаляясь на десятилетия: черно-белые флеш-беки завораживают узнаваемым лицом юного Табакова, мерцанием свечей в черноте бескрайнего зала и «Дунайскими волнами» в американском варианте середины 40-х (Эл Джолсон, «The Anniversary Song»). Несмотря на изысканную «заграничность» имен, примет времени и быта, спектакль получился личностным, сокровенным. Олег Табаков целиком и полностью отдается этой исповеди, отказавшись от привычного обаятельного образа, к которому приучил публику за долгие годы.
А месседж? Весь месседж умещается в одной фразе: «Умирая весной, ты просто умираешь весной». И больше ничего.
Фото: Александр Иванишин, lenkom.ru, Вячеслав Прокофьев/ТАСС
