О тех, кто странным образом формирует сознание Владимира Путина
Была такая женщина, Валентина Федоровна Чеснокова, значительнейший националист-социолог. Она в начале 1970-х написала (под псевдонимом Ксения Касьянова) книгу «О русском национальном характере» (издана в 1994 году). Работа основывалась на методиках американской социологии 1930-х годов, индексе MMPI (Minnesota Multiphasic Personality Inventory) — несколько парадоксальный извив истории идей, соединяющий святое с «пиндосами». Она ввела понятия русского «ментального кода», основанного на системе «духовных скреп». К ним, следуя методике многофакторных опросов MMPI, были отнесены нестяжательство (имеется в виду идеал, а не грешная коррупционная реальность), самопожертвование (на миру и смерть красна), коллективизм (он же соборность и общинность) и сакрализация государственной власти. Валентина Чеснокова умерла в 2010 году, в возрасте 75 лет. А сейчас, как мне кажется, она формирует сознание Владимира Владимировича Путина методом потустороннего воздействия на психику — повторяя ее слова, он демонстрирует растерянную раздумчивость и несвойственную ему замедленную речь, какие свойственны лицам, подвергшимся гипнозу.
Диссидентские истоки
А вот еще случай. 31 декабря 1970 года Анатолий Михайлович Иванов, знаменитый православный расист, составил «Слово Нации». Глагол «составил» принято употреблять в описании этого эпизода, поскольку текст был плодом коллективного труда. У Николая Митрохина, главного историографа советского национализма, получается, что «Слово…» стало результатом объединения двух ветвей националистов: диссидентской (к которой принадлежал сам Иванов, Митрохин также упоминает политзаключенных И. В. Авдеева, В. Н. Осипова, В. В. Ильякова и отца Дмитрия Дудко) и легальной, группировавшейся вокруг общества охраны памятников (ВООПИКа), — С. Н. Семанов, М. П. Кудрявцев, В. А Виноградов. Так вот, в «Слове…» 1970 года читаем следующее:
«В пределах Украины живет 7 миллионов русских и, наверное, не меньшее число обрусевших украинцев, так что целые области Украины правильней было бы отнести к России. Мы уже не говорим о такой вопиющей несправедливости, как передача Украине Крыма, преобладающее русское население которого теперь заставляют учить «украинскую мову». Если бы встал вопрос о самостийном бытии Украины, неизбежно потребовался бы пересмотр ее границ. Украина должна была бы уступить:
а) Крым, б) Харьковскую, Донецкую, Луганскую и Запорожскую области с преобладающим русским населением,
в) Одесскую, Николаевскую, Херсонскую, Днепропетровскую и Сумскую области с населением, в достаточной степени русифицированным, исторически освоенные усилиями русского государства. На что могла бы рассчитывать оставшаяся часть без выхода к морю и без основных промышленных районов — пусть подумают сами украинцы».
Этот текст выглядит настолько программным для сегодняшней политики России, что кажется даже несколько не русским. Уинстон Черчилль, если верить его воспоминаниям, еще в конце 1920-х, сидя в отставке в своем имении, продумывал стратегию войны с Германией, которую и начал реализовывать в 1940-м. Но в России так не бывает, русские политики не склонны просчитывать варианты на полвека вперед. А перед нами план действий на случай начала самостийного бытия Украины, написанный 44 года назад, который теперь исполняется в деталях.
По несправедливости истории, Анатолий Михайлович Иванов или Валентина Федоровна Чеснокова — совсем не черчилли в смысле известности. Путь раздумий Иванова привел его к изучению катаров французского средневековья, с которыми он вел в книгах живые дискуссии, тамплиеров, масонства, сатанизма, и он так погрузился в эти враждебные материи, что, можно сказать, общество его потеряло. Валентина Чеснокова, хотя изначально была светским националистом-государственником, в последние годы жизни очень воцерковилась и тоже оставила мирское. И вот эта потерянность, на мой взгляд, вообще свойственна истории русского национализма.
Болезненные фантазии
Великий русский историк Александр Янов, чтение недавно вышедшей «Русской идеи» которого отчасти подвигло меня на написание этого текста, перечисляет десятки имен националистов — и это захватывающее повествование. Но герои его отличаются если не малозначительностью, то заметной малоизвестностью. Там есть, конечно, одно великое имя, Александр Солженицын, но он, как националист православного извода, не очень подходит к делу, и можно даже предположить, что война с православной Украиной его бы, может, и расстроила. А вот Виктор Чалмаев, Владимир Осипов, Станислав Куняев, Сергей Викулов — я понимаю, что для кого-то это родимые тени и пророки земли русской. Но для человека, не вовлеченного в предмет всей душой, повествование Янова отчасти напоминает начало учебника древнегреческой философии. Анаксимен, Ксенофан Колофонский, Мелисс Самосский, Антисфен, Диодор Крон — от каждого осталось по одной странной сентенции: у кого «все из воды», у кого «из воздуха» или «из огня», — а больше ничего. То же с советскими носителями нынешнего острого патриотизма — у кого «все от крови», у кого «от почвы», у тех «все из церкви», у этих «все из империи», у всех — «зло от жидов», а более ничего, кроме болезненных фантазий о мессианском предназначении русского этноса и гнусных заговорах против него.
Вовсе не хочу обсуждать суть этих, увы, неблизких мне истин. Русский национализм меня интересует как институциональное чудо. Если бы идеи, высказанные в 1971 году, начали воплощаться в 2013-м, но между этими датами располагались ученики, книги, кафедры, журналы, конференции, партии и т.д., — тогда понятно, тогда это естественная преемственность глубоко укорененных национальных программ. А в том, что абзац, составленный Анатолием Ивановым 43 года назад, вдруг перескакивает в программу Владимира Путина, есть что-то мистическое и необъяснимое. Я уж не говорю о Валентине Чесноковой — очевидно, в ее псевдониме была скрыта особая духовная энергия. Без мистического вмешательства святой Ксении Петербургской и святого Касьяна ее духовное воздействие на Владимира Владимировича остается необъяснимым.
Я очень высоко ценю Александра Янова и, прочитав его «Русскую идею», решил перечитать его старую, вышедшую еще в 1990-е книгу «Веймарская Россия». Интересна она не столько тем, что вполне определенно предсказывает возрождение русского национализма (в сопоставлении с Веймарской Республикой правильнее сказать «русского фашизма»), сколько тем, что рассматривает возможность его победы не сегодня, а тогда, гораздо раньше, в начале 1990-х. И я вот подумал, ну хорошо, а что было бы, если бы они победили тогда? Причем мне это интересно не вообще: тут все понятно, чего бы было, и слава Богу, что не было, — а с точки зрения истории идей. Даже конкретнее: а что было бы с историей русского западничества и либерализма, если бы у нас не случилось Егора Гайдара, Евгения Ясина, Анатолия Чубайса или других дорогих мне людей?
Участник «Русского марша» в День народного единства, Москва, 4 ноября 2014 года
Граффити на стене здания в Севастополе, май 2014 года
Либералы vs националисты
Более или менее понятно, что на сегодняшний день это националистическое русское государство оказалось бы уже в прошлом. Некий президент, возможно, даже тот же самый, говорил бы, что свобода лучше, чем несвобода, Россия — страна европейская, союз с Западом — основа ее благосостояния, вступление в НАТО — цель реформы вооруженных сил, а братские народы Грузии и Украины оказались пионерами на этом пути, за что мы им благодарны бесконечно. И какой-нибудь склонный к игре ума националистический публицист изумлялся бы, откуда же это все?! Конечно, говорил бы он, в истории советского либерализма есть одно великое имя, Андрей Сахаров, но он не очень походит к делу, поскольку говорил о конвергенции социализма и капитализма, то есть, в сущности, был не либерал, а социал-демократ. А вот эти Александр Гинзбург, Александр Есенин-Вольпин, Юрий Орлов, Юлий Даниэль, Владимир Буковский, Константин Азадовский — понятно, что для кого-то это святые имена, но кто же их знает? Как получилось, что вдруг странные идеи этих маргинальных людей попали в голову самому главному и он их прямо берет и высказывает? Не гипноз ли здесь?
Прошу прощения за безответственный пассаж в духе альтернативной истории, но иногда полезно в своих, как выразился бы президент, «коллегах» увидеть самих себя. Сегодня — майский день русского национализма, но кроме того, чтобы ужасаться его идеями, стоит сравнить его с майским днем русского либерализма двадцатилетней давности. Тогда, вместе с небывалым энтузиазмом, что наше все: гражданские свободы, либеральная экономика, союз с Западом, — из неясных мечтаний стало прямой государственной программой, нас подтачивала тревога, что вот ведь Ельцин — сливает свободу, сдает Гайдара, заигрывает с коммунистами. Теперь тот же подточенный энтузиазм слышится в истерическом патриотизме наших «коллег». Как и теперь, когда не выдерживающий неопределенности Гиркин рвется открыто рассказать, как все было на самом деле, потому что чувствует: сдадут, бросят, чужие, чужие, предатели, — так и тогда регулярно кто-нибудь из либералов не выдерживал и вдруг кричал «караул» — и было зачем. Как рядом с Гайдаром («злобным придурком», по мнению «коллег») у Ельцина где-то маячили Полторанин или Коржаков, у Путина есть, скажем, «злобный придурок» (по мнению коллег, без кавычек) Мединский, а где-то рядом — Силуанов или Набиуллина.
Слабости либеральной программы для России после 70 лет СССР были видны сразу, и люди из национально-государственнического лагеря неустанно о них предупреждали. Нет смысла повторять — ни про геополитическое ослабление государства, ни про развал армии, образования, здравоохранения, ни про потерю научно-технического потенциала, ни про социальное расслоение, ни про общее обнищание, ни про крах рубля, ни про все остальное. Во всем в этом либералов и обвинили, и это превратилось в официальную версию истории девяностых годов. Теперь, кстати, по закону не может быть и пересмотрено. Слабости националистической программы для сегодняшней России точно так же очевидны, и люди из либерального лагеря неустанно о них предупреждают. Нет смысла повторять — это и война с братским украинским народом, и геополитическая изоляция, и эмиграция элит, и выпадение из мирового научно-технического обмена, и крах рубля, и экономика в руинах, и раскол государства по этническому принципу, и все остальное. Не то что мы обязательно до всего этого доживем, но во всем этом их обязательно обвинят в ближайшем будущем. И это превратится в официальную историю 2010-х годов. И, по закону, не сможет быть пересмотрено.
Цели
Знаете, мы вот говорим, что у нас власть заменяет собственность. Но как-то не делаем из этого некоторых выводов. Собственность — это даже не капитал, капитал вкладывают, чтобы получить новый — он должен работать. А с собственностью такого нет. По отношению к ней есть две задачи — чтобы ее было больше и чтобы ее никто не отобрал. Это и есть то, зачем наше государство.
Оно не инструмент, чтобы чего-то достичь, его ни во что не вкладывают. Выстроить из России европейскую страну, выстроить из России русский мир — господи, что за дичь. Государство само есть главное достижение себя, у него две задачи: чтобы его было больше, чтобы власть была надо всем, до чего можно дотянуться, и чтобы ее никто не отобрал. Все остальное — дымовая завеса для достижения этой цели.
А идеологи нужны, чтобы напустить дыму, обфрустраться и идти лесом. На этом пути они все время встречаются и лаются друг с другом, в результате чего как раз и получается дым (для государства) и вода (смысловая — как отходы производства). Это чрезвычайно интересный, содержательный и волнующий процесс.
Фото: Валерий Мельников/Коммерсантъ, Антон Новодережкин/ИТАР-ТАСС, Stringer/Reuters
