В «Новом времени» печатались блестящие публицисты, оттуда у Новодворской высшая оценка текста — «написано художественно». Следующий по частоте комплимент автору: «Вкусно, питательно. Как шоколадный торт». В психушке ей посадили поджелудочную железу и навсегда изуродовали обмен веществ. Она всегда хотела есть и всю жизнь пыталась похудеть. Приходила, пошатываясь от голода, гладила себя по шелковым бокам (очень любила шифоновые, летящие наряды, уговаривала и меня одеваться в какой-то очередной «леди икс»), спрашивала победительно: «Правда, я похудела?» — и называла какой-то сногсшибательный результат недельного издевательства над собой. Я ужасалась, а она торжествовала. Когда капустные дни заканчивались, приносила с собой чипсы. На все уговоры не есть эту гадость говорила: «Ну, тут же совсем нет калорий!» И никакие доводы не действовали. Но надо отдать ей должное — конфет не ела, раздавала в редакции — это у нее было замещение тайной страсти к сладкому.
Еще одна великая страсть у нее была в те годы — кот Стасик. Мы сидели в старом здании на Пушкинской в интерьерах Большого Стиля (однажды там даже кино снимали — сцену в редакции), Елисеевский еще не был перестроен, и Валерия Ильинична с этим магазином дружила. Она снимала трубку и говорила: «Здравствуйте, мои хорошие, это Валерия. Вам сегодня ветчинку завезли? Хорошо! Она свежая? А паштетик? Мой Стасик вчерашнее есть не станет». Продавщицы, «девочки», думаю, были уверены, что Стасик — это или муж, или любовник. Счастье увидеть Стасика мне выпало однажды — мы заехали к Лере неурочно то ли за внеплановой заметкой, то ли за каким-то документом. Новодворская открыла дверь — и сначала показалось, что она в меховом манто. Всю верхнюю часть Лериного туловища закрывал огромный кот-бегемот. Лера счастливо улыбалась. При попытке почесать «бегемоту» живот тот ухнул на пол (хрущевка зашаталась) и скрылся под диваном навсегда. Вскормленные свежайшим паштетиком фамильярностей не любят.
„
«Но ты же понимаешь, — сказала Валерия Ильинична, — я не могла ничего взять у власти». Против этого лома не было приема
”
Про хрущевку в Марьиной Роще, где в двух комнатах она жила с мамой и бабушкой, Новодворская сказала однажды, что она «неудобная»: книги уже некуда класть. И призналась, что во второй половине 90-х ельцинская администрация предлагала поменять ее квартиру на большую, современную. «Но ты же понимаешь, — сказала Валерия Ильинична, — я не могла ничего взять у власти». Против этого лома не было приема. Удивительно, но даже ее святая мама Нина Федоровна, на плечах которой было все — Лерино здоровье, быт, коммуникация с местными властями, — ничего не могла с этим поделать. А, может, и не собиралась — Леру она, обыкновенная московская чиновница, обожала и поддерживала во всем.
В конце 90-х, кажется, Новодворская с Боровым летали в Америку — там снимали эпизод фильма, в котором «два русских диссидента» прилетают в Штаты, и их встречает восторженная публика. Понятно, что снять это можно было где угодно, а поездка была гонораром за съемки. Но Валерии Ильиничне было все равно, она любила Америку, для нее эта страна была символом демократии. На митинги она долго ходила (пока ходила) в необъятной майке с принтом американского флага. Мне привезла подарок — эмалевую брошь в виде этого самого флага с камушками-звездами. А себе какие-то фантастические крупные бусы — она очень любила украшения, про ее слабость друзья знали, и у Леры с годами образовался большой «парк» бижутерии. Странно, но ей — крупной, большой, неуклюжей — бусы, висюльки и браслеты были к лицу. Какое-то щемящее чувство возникало, когда удавалось незаметно за ней подглядеть: нежная, добрая, наивная до слез, нескладная большая девочка, преисполненная любви к близким. Недолюбленная, недооцененная при жизни.
