21 ноября вступает в силу закон, который обязует некоммерческие организации, получающие финансирование из-за рубежа, регистрироваться в качестве иностранных агентов. Чем этот закон грозит российским правозащитникам, признают ли они себя иностранными агентами и почему согласились войти в Совет по правам человека при президенте РФ — The New Times спрашивал членов Совета накануне их встречи в Кремле с Владимиром Путиным
Участники дискуссии:
Игорь Каляпин — глава Нижегородского комитета против пыток
Павел Чиков — руководитель Казанского правозащитного центра и глава организации «Агора»
Вопросы: Зоя Светова, The New Times
Закон вступит в силу, и многие правозащитные организации должны зарегистрироваться как иностранные агенты, правильно?
Павел Чиков: Что значит должны? Кто захочет, тот зарегистрируется, кто не захочет — не зарегистрируется. По закону организация должна сама, исходя из характера своей деятельности и источника формирования средств, определить, входить ей в реестр или не входить.
По каким критериям определяется, агент вы или не агент?
Чиков: Финансирование или имущество из иностранного источника и осуществление политической деятельности.
Вне политики
Давайте на вашем примере. «Агора» живет на иностранные гранты?
Чиков: У нас есть и иностранные источники в том числе. Первому критерию мы удовлетворяем в полном объеме.
А политической деятельностью вы занимаетесь?
Чиков: А вот политической деятельностью, получается, мы не занимаемся.
Но вы же защищаете неправительственные организации, когда на них нападает государство.
Чиков: Здесь возникает вопрос, что считать политической деятельностью. В законе качество формулировок очень низкое, и есть стойкое ощущение, что это сделано сознательно. Если же исходить из российского законодательства, где такое определение уже существует, мы не являемся общественным объединением, ставящим перед собой политические цели. Мы не участвуем в избирательном процессе, не боремся за власть, мы не политическая партия.
То есть не будете регистрироваться как иностранный агент?
Чиков: Нет, «Агора» не будет. Но ситуация может измениться, если возникнет угроза уголовного преследования.
Что произойдет, если вы не зарегистрируетесь?
 |
| Павел Чиков, «Агора» |
Чиков: Например, Министерство юстиции может провести внеплановую проверку, потому что дядя Вася Якеменко напишет кляузу, что мы занимаемся невесть чем. Министерство юстиции может сказать: да, господа, похоже, что вы попадаете под действие закона об иностранных агентах, вот вам предупреждение. И тогда мы должны будем в течение месяца подать документы на вхождение в этот реестр. Мы, естественно, не согласимся. Придется обжаловать это в суде и доказывать, что Минюст неправ.
Игорь Каляпин: В этом законе политическая деятельность трактуется совершенно особым образом. То есть для всей арифметики дважды два — это четыре, а здесь, решила Государственная дума, дважды два будет пять. В законе критерием политической деятельности является влияние на решение органов государственной власти. Наша организация добилась, чтобы посадили ментов, которые пытали и мучили людей. Согласно закону, получается, что мы по этим делам влияли на решение органов предварительного следствия и судебной власти. Впрочем, и то и другое мы делали строго в рамках закона и используя те инструменты, которые предусматривает процессуальное законодательство.
Чиков: Не соглашусь. В законе говорится о влиянии на решения, принимаемые в области государственной политики. А участие в уголовном процессе, где мента посадили в тюрьму за пытки, — это не влияние на государственную политику.
Каляпин: Да, но по результатам юридической практики, которая есть и в нашей организации, и в вашей, мы обращались в Генпрокуратуру и СК, требуя изменить правоприменительную работу этих ведомств. Обращаясь к господину Бастрыкину, мы говорили, что конституционные гарантии, которые существуют де-юре и декларируются, на самом деле систематически не исполняются государственными органами. Это влияние на органы государственной власти? Да, безусловно.
Чиков: А вот на мой взгляд — не совсем. Противодействие пыткам и недопустимость пыток записаны в Конституции РФ. Что делает Комитет против пыток? Он содействует реализации государственной политики, делает ее более эффективной. Комитет против пыток не идет вразрез, никак не пытается помешать государственной политике. Это вопрос интерпретации. Кто рискнет решить этот вопрос в отношении «Агоры» или в отношении Комитета против пыток? Я бы «сходил» в этот реестр просто для того, чтобы кто-то выставил мне это предупреждение. Потому что с 2006 года мы занимаемся судебной защитой некоммерческих организаций от давления со стороны властей. И практически всегда выигрываем.
„
В этом законе политическая деятельность трактуется совершенно особым образом. То есть для всей арифметики дважды два — это четыре, а здесь, решила Госдума, дважды два будет пять
”
Если вы — организация, которая помогает государству, тогда против кого направлен закон?
Чиков: В законе это не указано, но он так написан, что будут попытки избирательного его применения. Направлен, я думаю, на две категории: тех, кто занимается протестными акциями, и тех, кто участвует тем или иным образом в избирательном процессе. Грубо говоря, это Левый фронт Удальцова и ассоциация «Голос».
Защита Чикова
Как сопротивляться?
Каляпин: Можно попытаться доказать в суде, что, например, Комитет против пыток ставит своей задачей не влияние на общественное мнение, не влияние на органы государственной власти, а оказание юридической помощи гражданам, что является благотворительной деятельностью, подпадает под закон о благотворительности и, следовательно, не подпадает под понятие «иностранный агент». Благотворительная деятельность не является политической, соответственно, субъект не является иностранным агентом. Но я не собираюсь доказывать в суде, что наша деятельность сводится к бесплатной юридической помощи гражданам.
Чиков: Образно говоря, вопрос состоит в том, что нас хотят загнать в гетто и ставят перед выбором: вешать желтую звезду Давида себе на лацкан пиджака или не надо. Игорь Каляпин может принять решение не вешать и героически погибнуть, но я сомневаюсь в том, что он может призывать к этому других. Я нахожусь немного в иной ситуации — и в роли правозащитника, и в роли юриста. Как к юристам к нам сейчас обращаются очень многие некоммерческие организации. Они спрашивают, что им делать. Я им говорю: хотите — вешайте звезду, то есть входите в реестр иностранных агентов, хотите — не вешайте. И объясняю, какие будут последствия. Есть множество организаций, которые занимаются бездомными, потребителями инъекционных наркотиков, ВИЧ-больными и так далее, их масса по стране. Они не хотят проблем. Те, кому повезло получить финансирование до вступления закона в силу, могут подождать ближайшие полгода-год и посмотреть, как будет складываться правоприменительная практика.
 |
| Игорь Каляпин, Комитет против пыток |
Каляпин: Это очень хорошая, инструментально проработанная адвокатская позиция, и я рекомендую воспользоваться ею тем, кто считает, что он обвиняемый и что его задача — защититься от уголовного преследования или максимально снизить наказание, которое грозит. У меня позиция в данном случае совершенно другая. У правозащитников реакция на этот закон должна быть иной, нежели у юристов. Мы должны доказать абсурдность этого закона. Я полагаю, что его нужно не шлифовать, как Паша выразился, а демонстрировать самым широким слоям общества, что он абсурден. Логика закона такова: вы едите апельсины, значит, вы козел. Вы получаете иностранное финансирование? Вы влияете на общественное мнение? Следовательно, вы — иностранный агент. Я никогда с этим не соглашусь. Я изначально хочу заявить, что не считаю возможным для себя регистрироваться в качестве иностранного агента просто потому, что я таковым не являюсь. Агент — это тот, кто выполняет чьи-то поручения. Никакой грантодатель ни разу мне такие поручения не пытался давать за все 12 лет существования Комитета против пыток. И в суде я не собираюсь доказывать, что мы не оказываем влияния на общественное мнение. Мы оказываем. Я не собираюсь доказывать, что мы не пытаемся влиять или не влияем на решения органов государственной власти. Влияем в самом положительном смысле. Комитет против пыток ежегодно проводит пикет. Если мне скажут, что эти ежегодные пикеты были протестными, я не буду с этим спорить. Почему мы должны отказываться от реализации своих конституционных прав? Что это за поражение в правах, как в 30–40-е годы? Что это за категория такая, в которую выделили правозащитников?
Призрак тюрьмы
Вас могут посадить за неисполнение закона?
Чиков: Неисполнение решения суда будет грозить мне как руководителю организации уголовной ответственностью — ст. 330.1 УК РФ: злостное уклонение от обязанностей иностранного агента. Эта новая статья вступит в силу в тот же день, что и закон. Она предусматривает в качестве наказания в том числе и лишение свободы.
Каляпин: До четырех лет.
Получается, чтобы избежать посадки, вы должны отказаться от своей деятельности?
Каляпин: Если грубо, то так. Вот Павел, наверное, со мной не согласится.
Чиков: На следствии буду доказывать, что я не иностранный агент. Будем ли мы утверждать, что не занимаемся политической деятельностью? Отрекаться, безусловно, не будем. То есть на сделку со следствием — прекращение деятельности организации в обмен на свободу — я не пойду. Будем доказывать, что нет состава преступления. Деятельность осуществляю, иностранные источники были, но при этом состава преступления нет. Собственно, ровно то же самое, о чем говорил Игорь.
Каляпин: Не совсем то же. Я думаю, что у Павла в данном случае более гибкая, более нацеленная на выживание позиция. Дело в некой грани, которую, на мой взгляд, переходить нельзя.
„
Я хочу быть в Совете, чтобы страну не разорвали на два лагеря, в одном из которых будут сторонники свободы, а в другом — рабочие Уралвагонзавода
”
Закон как угроза
Что за грань, которую нельзя переходить?
Каляпин: Закон придуман не для того, чтобы кого-то посадить, хотя, возможно, власть готова пойти на очень точечные и очень избирательные репрессии. Но придумано-то не для того, чтобы посадить Шибанову, я имею в виду ассоциацию «Голос», или Каляпина, или еще кого-то. Закон придуман для того, чтобы заставить общественные организации прогнуться. То есть сделать примерно то, чего добились от бизнеса, которому сказали, что можно недоплачивать налоги, но нельзя заниматься определенным видом деятельности. Нас хотят щелкнуть по носу и сказать: ребята, вы не должны влиять на общественное мнение и на решения, принимаемые властью. Для начала хотят добиться, чтобы мы это продекларировали, а потом нас можно будет «строить».
Чужие среди своих
Получается парадоксальная ситуация: с одной стороны, вы оба — без пяти минут иностранные агенты, а с другой — новоиспеченные члены президентского Совета по правам человека (СПЧ). Не кажется ли вам, что вас просто-напросто вербуют?
Каляпин: Я не верю, что здесь присутствует злая воля на уровне президента, правительства, Думы и так далее. Дело — в повальном раздолбайстве и некомпетентности. Есть большая группа чиновников, которых раздражает и пугает активность каких-то организаций. С точки зрения не слишком компетентного, не слишком добросовестного депутата, условно говоря, Сидякина, все НКО одного поля ягоды и наверняка оплачиваются из одного, конечно же, иностранного источника.
Тем не менее — зачем вы идете в президентский Совет?
Каляпин: Как раз для того, чтобы иметь возможность по острым вопросам публично президенту задавать вопросы: как же так, Владимир Владимирович? Он сам у нас очень много говорил о диктатуре закона, о необходимости соблюдать Конституцию и так далее.
Предыдущие составы Совета не добились ничего. Критика по самым резонансным делам — Ходорковского, Магнитского — никак не изменила позицию президента.
Каляпин: Да, влияние СПЧ по этим вопросам было недостаточным. Но, например, наше обращение по поводу необходимости создания в Следственном комитете спецотдела по расследованию должностных преступлений, совершаемых сотрудниками правоохранительных органов, прошло именно через СПЧ. И Бастрыкин принял решение в нашу пользу. СПЧ — инструмент, который добавляет повышающий коэффициент к тому, что мы делаем как правозащитники.
Совет легитимизирует власть Путина, а правозащитники с ним оказываются за одним столом. Когда властям будут задавать вопрос о тех же иностранных агентах — о Каляпине, Чикове, вопрошающим ответят: «Что за бред, они у нас в Совете при президенте сидят…»
Каляпин: Ну что ж, как минимум если мы не можем повлиять на решения президента, то мы сможем людям объявить, что президент плевать хотел на права человека и на Конституцию.
„
Когда президент не прислушивается к Совету по правам человека, это не минус СПЧ, это минус президенту — перед российским обществом
”
Голый король
Чиков: Когда президент не прислушивается к Совету по правам человека, это не минус СПЧ, это минус президенту — перед российским обществом. Для меня Совет как группа людей, которые имеют возможность публично высказываться по острым моментам, ценен и без Путина. Как руководитель «Агоры» я могу от имени «Агоры» все высказать. Но когда еще и Совет — это в плюс, а не в минус.
Плюсы, о которых вы говорите, меньше, чем те репутационные издержки, которые несут люди, вошедшие в СПЧ.
Каляпин: Я хочу показать обществу, что антиконституционные решения принимают не злые бояре, а сам Путин. Хочу поставить честный следственный эксперимент.
Вы хотите показать, что король голый?
Каляпин: Или заставить короля надеть трусы. Я понимаю все минусы. Более того, со мной начиная с сегодняшнего дня кто-то из людей, которых я уважаю, перестанет здороваться, и я по этому поводу буду переживать. Эти люди считают: нельзя сотрудничать с этой властью. Им с ней все понятно. А вот 50% населения, этим сорока миллионам, которые голосуют за Путина, еще не все понятно. Я не готов махнуть рукой на этих людей, назвать их быдлом и поставить на них крест.
Вы в СПЧ будете представлять интересы этих сорока миллионов?
Каляпин: Я хочу быть в Совете для того, чтобы страну не разорвали на два лагеря, в одном из которых будут готовые к крайним мерам сторонники свободы для всех, а в другом, условно говоря, — рабочие Уралвагонзавода.
Пределы соучастия
Что должно случиться, чтобы вы вышли из Совета?
Каляпин: Президент Владимир Владимирович Путин должен сказать: вон отсюда. Вот я тогда выйду. Пока он этого не скажет, я буду там.
А если посадят кого-то из ваших коллег-правозащитников?
Каляпин: Я сделаю все, чтобы сесть вместе с ними, потому что я сильно подозреваю, что сажать их будут по тем же причинам, которые на 100% подходят и ко мне. Что я не считаю необходимым, так это соблюдать приличия — их я обещаю нарушить, если моих товарищей будут сажать. Я вполне допускаю, что если ситуация того потребует, то я нарушу регламент и что-то президенту в лицо выскажу.
Чиков: Думаю, что у меня вероятность выхода выше, чем у Игоря. Я очень большое значение в профессиональной работе придаю эффективности. Поэтому, если я пойму, что инструмент неэффективный, мне там делать нечего. Основанием моего выхода из Совета может быть резкое ухудшение общественно-политической ситуации в стране. Повальные чистки, зачистки, уголовные дела, очередная Болотная площадь…
Межрегиональная ассоциация правозащитных организаций «Агора» — неправительственная организация, союз групп юристов-правозащитников, которые ведут резонансные дела о произволе властей в большинстве регионов России. Учреждена Казанским правозащитным центром, Читинским правозащитным центром и Чувашской правозащитной организацией «Щит и меч» в 2005 г.
Комитет против пыток — российская некоммерческая организация, работающая в сфере защиты прав человека. Крупнейшая правозащитная организация страны, специализирующаяся на профессиональном исследовании проблемы применения пыток, расследовании жалоб на их применение и оказании юридической и медицинской помощи их жертвам. Штаб-квартира находится в Нижнем Новгороде, представительства действуют в Чеченской Республике, Республике Марий Эл и Республике Башкортостан. Есть также отделение в Оренбургской области. Комитет основан в 2000 г.
Елена Панфилова, Transparency International:
«Мне неэтично оценивать мотивы тех коллег, которые остались в Совете после моего ухода, и тех, кто пришел туда. Я могу говорить только про свои ощущения. В первую очередь я не пошла в новый состав СПЧ, потому что, на мой взгляд, эффективность не соответствует количеству затрачиваемых усилий. По-русски это называется «игра не стоит свеч». Люди оценивают деятельность Совета по принятым властью решениям, а решения принимались от силы по 10% наших предложений. В последние полгода власть не проявила дружественных чувств по отношению к гражданскому обществу. А мне очень трудно общаться с человеком или каким-то объектом, который, с одной стороны, предлагает поговорить, а с другой — демонстрирует по отношению к тебе отнюдь не дружественные чувства. Я не понимаю, как искать компромисс в ситуации, когда, с одной стороны, вас приглашают к диалогу, а с другой стороны — говорят: «Пойдите зарегистрируйтесь иностранными агентами». Так кто я: коллега, партнер, собеседник или враг?»
Сергей Пашин, судья в отставке:
«За то время, что Совет существует, кое-что удалось сделать. Например, законопроекты, которые мы предлагали, частично принимались. Я буду заниматься судебной реформой. Сейчас очень важно приостановить сокращение компетенции суда присяжных. Я дописываю проект о том, чтобы граждане, чьи дела рассматриваются в районных судах, могли ходатайствовать о передаче дела в областной суд, чтобы там дело могло слушаться присяжными. На заседании СПЧ Путин выразил готовность к диалогу, дал соответствующее поручение. Я в Совете первый раз, но не впервые в этих структурах, работал в Главном правовом управлении администрации президента и понимаю, что можно что-то сделать в законодательной области. Можно попытаться воздействовать на атмосферу в судейском корпусе. Хотя бы добиться восстановления честного конкурса на судейские должности — это будет большим шагом. Надо попробовать сделать что можно».
фотографии: Ксения Жихарева
Tweet
