Этот юбилей пройдет незамеченным и нежеланным, хотя великий русский художник Михаил Васильевич Нестеров в инквизиторских демаршах и холопском отношении РПЦ к власти совсем не виноват. Владимир Солоухин писал, что Нестеров отобразил Русь молящуюся, но молящуюся не напоказ, без тщеславия и иерархии. Невозможно представить себе, чтобы Нестеров написал картину об анафемствовании Льва Толстого — акции, порвавшей все отношения не только между интеллигенцией и Церковью, но и между интеллигенцией и Богом, которого Церковь взялась так неумно и безграмотно представлять. Но художник, родившийся 150 лет назад, 31 мая 1862 года, веровал глубоко и в одиночестве.
Происходил он из светской и интеллигентной купеческой семьи, учился в гимназии, в Академии художеств и в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, был связан с передвижниками. Его религиозных полотен ничто не предвещало. В 1886–1888 годах в его картинах появляются «нестеровские девушки» («Христова невеста», «За приворотным зельем», «Царевна»), безмолвные, кроткие, печальные и что-то искупающие. А в его «Пустыннике» мы уже видим идеал священнослужителя: старца-монаха, ушедшего от мира в осенние леса, «хранителя тайны и веры». По Нестерову, вера требует ухода от суеты городов к тихой вечности природы. А какова нестеровская природа? Это тонкие, чахоточные березки, чахлые елки, неяркая зелень, алая рябина, вербы и бесконечные просторы северных рек с замершими лесами. Брюсовская Русь: «Пойду из столицы в Расею. Рыдать на раздолии нив». И блоковский Христос: «Когда в листве сырой и ржавой рябины заалеет гроздь, когда палач рукой костлявой вобьет в ладонь последний гвоздь — Когда над рябью рек свинцовой в сырой и серой высоте пред ликом Родины суровой я закачаюсь на кресте…»
В 1890 году художник пишет свое великое «Видение отроку Варфоломею» — деревенского подпаска в лаптях, которому открылась сокровенная тайна Христа. Невинные и бедные дети, чистые сердцем — вот миссионеры Нестерова, несущие Правду, страдание и свет.
„
”
Русь с картин Нестерова молилась тщетно — не сбылось, и даже вера ее была осквернена обновленцами, согласившимися работать с большевиками
”
В начале XX века Нестеров добрался до Соловков и стал писать тамошних монахов в челнах, на лоне холодных вечерних вод, на фоне мрачных монастырских стен. Соловки были Афоном России, независимым и фрондирующим, задумчивым и загадочным. Из Соловецкого монастыря в Москву пришел св. митрополит Филипп (Колычев), единственный глава Церкви, который открыто возроптал против жестокости власти, против Ивана Грозного и отдал жизнь «за други своя».
Когда власть захватили большевики, Нестеров не выставлялся: тогда были в моде другие, антирелигиозные полотна, например, плакаты с попом и лукошком яиц. Подпись была от Демьяна Бедного: «Все люди братья, люблю с них брать я».
В 1938-м Нестерова арестовали, и он провел две недели в Бутырской тюрьме. Спасся только чудом. Зато его зять, юрист В.Н. Шретер, был обвинен в шпионаже и расстрелян. Дочь художника, модель для многих его картин, была отправлена в ссылку в Джамбул. Но когда в начале войны Сталину понадобилась религия, для того чтобы держать в узде «братьев и сестер», в том числе и на оккупированной территории, Нестерову за год до смерти (он умер в 1942 году) сунули Сталинскую премию.
Русь с картин Нестерова молилась тщетно — не сбылось, и даже вера ее была осквернена обновленцами, согласившимися работать с большевиками и молиться за царей Иродов. А нынешняя РПЦ — наследница обновленцев. Поэтому бедные Pussy Riot попали под определение диссидентов, а с диссидентами у чекистов и их нынешних церковных идеологов разговор один: «Ваше слово, товарищ Маузер!»
Tweet
