«Мой дядя самых честных правил,
Он лучше выдумать не мог
И уважать себя заставил,
Когда не в шутку занемог…»
Я не сошел с ума.
Это — начало первой строфы «Онегина», записанное целиком без помарок летучим пушкинским почерком. Возле последней строчки четверостишия стоит аккуратная цифра 2). Ну теперь все в порядке… Я — в доме-музее поэта в Кишиневе.
Снаружи — нижний город, тот самый пыльный маленький городок, несколько переулков, в которых можно хоть сейчас снимать кино про пушкинскую ссылку: все, похоже, так и осталось. В этом пейзаже совсем по-другому воспринимаешь легкость первой петербургской главы. Сколько ностальгической тоски обнаруживается вдруг в хрестоматийном «но вреден север для меня»!
Директора музея зовут Александра Федоровна. В начале девяностых она, по ее собственному признанию, радовалась тому, что с улиц сняты туристические указатели: к дому поэта могли прийти с камнями. Все, что ассоциировалось с Россией — спасибо десятилетиям «совка» — добрых порывов не вызывало. Последние молдавские перемены воспринимаются ею с новой тревогой: снова на горизонте национализм… Про коммуниста Воронина она, христианка, говорит с симпатией, как и про советские времена, впрочем.
Человек сшит из парадоксов — история тоже.
Книжный развал в центре Кишинева. Несколько немолодых советских интеллигентов пытаются добыть здесь приварок к молдавской пенсии. Обломки канувшей цивилизации лежат на лотках вперемешку, золото рядом с окаменевшим дерьмом: тут и томик Швейка из БВЛ, и университетский учебник по физике, и Иван Стаднюк... Здоровенный кирпич «История Молдавской ССР» и по соседству — труды Троцкого. Здрасьте, с приехалом вас!
Но, пройдя несколько шагов, понимаешь, что поздравлять можно с отъехалом. Бюст Пушкина встречает тебя у дверей офиса «Лукойл-Молдова» — никаких, упаси боже, арапских черт, истинный ариец. Выглядит, как председатель правления…
Здесь, по этой «глуши степей», тектонический разлом 90-х прошел довольно мягко, но общая диагностика наблюдается. Милейший интеллигент у книжного развала, вослед за чудесной хранительницей пушкинского дома, заметно тоскует по старшему брату. И — угол падения равен углу отражения — движение за национальную независимость неизменно приобретает антирусское звучание. (Где там падение, а где отражение — располагайте сами как хотите: дело вкуса).
Вот главный дефект конструкции! — русская цивилизация, Россия в бывших провинциях продолжает намертво связываться в сознании с галлюцинаторным Третьим Римом, с коммунистами или с КГБ как самой отвратительной формой болезни. И мы, ежедневно настаивающие на этой связке, еще позволяем себе удивляться: чего это нас не любят?
Кого «нас», братцы?
Украинцы из принципа не читают поручика артиллерии Толстого? Грузины выкопали Грибоедова? Может быть, эстонский Пярну не хранит память об Ойстрахе и Самойлове? Может, поляки не уважают память советских солдат, погибших за свободу Польши? Но на кладбище в польском Калише я своими глазами видел ряды похороненных со всеми почестями — поименно, в центре города, и я не слышал, чтобы их останки выбрасывали вон, как это случилось в подмосковных Химках…
Но если мы ежедневно напоминаем соседям, что русская цивилизация — это Путин с группой дрессированных хамов из МИДа и «Останкино», то давайте, по крайней мере, перестанем удивляться реакции снаружи. …В Молдавии раскручивается маховик новых перемен, и все русские, с которыми мне пришлось общаться, встревожены этими переменами. Да что ж делать, если альтернативой отрыва от России по-прежнему одна: вороватый коммунистический отстой?
Вот и выбирай, молдаванин: идти в НАТО или ложиться под Путина.
«Не верь лукавым сновиденьям», — как писал Александр Сергеевич в той самой кишиневской ссылке.
И уважать себя заставил,
Когда не в шутку занемог…»
Я не сошел с ума.
Это — начало первой строфы «Онегина», записанное целиком без помарок летучим пушкинским почерком. Возле последней строчки четверостишия стоит аккуратная цифра 2). Ну теперь все в порядке… Я — в доме-музее поэта в Кишиневе.
Снаружи — нижний город, тот самый пыльный маленький городок, несколько переулков, в которых можно хоть сейчас снимать кино про пушкинскую ссылку: все, похоже, так и осталось. В этом пейзаже совсем по-другому воспринимаешь легкость первой петербургской главы. Сколько ностальгической тоски обнаруживается вдруг в хрестоматийном «но вреден север для меня»!
Директора музея зовут Александра Федоровна. В начале девяностых она, по ее собственному признанию, радовалась тому, что с улиц сняты туристические указатели: к дому поэта могли прийти с камнями. Все, что ассоциировалось с Россией — спасибо десятилетиям «совка» — добрых порывов не вызывало. Последние молдавские перемены воспринимаются ею с новой тревогой: снова на горизонте национализм… Про коммуниста Воронина она, христианка, говорит с симпатией, как и про советские времена, впрочем.
Человек сшит из парадоксов — история тоже.
Книжный развал в центре Кишинева. Несколько немолодых советских интеллигентов пытаются добыть здесь приварок к молдавской пенсии. Обломки канувшей цивилизации лежат на лотках вперемешку, золото рядом с окаменевшим дерьмом: тут и томик Швейка из БВЛ, и университетский учебник по физике, и Иван Стаднюк... Здоровенный кирпич «История Молдавской ССР» и по соседству — труды Троцкого. Здрасьте, с приехалом вас!
Но, пройдя несколько шагов, понимаешь, что поздравлять можно с отъехалом. Бюст Пушкина встречает тебя у дверей офиса «Лукойл-Молдова» — никаких, упаси боже, арапских черт, истинный ариец. Выглядит, как председатель правления…
Здесь, по этой «глуши степей», тектонический разлом 90-х прошел довольно мягко, но общая диагностика наблюдается. Милейший интеллигент у книжного развала, вослед за чудесной хранительницей пушкинского дома, заметно тоскует по старшему брату. И — угол падения равен углу отражения — движение за национальную независимость неизменно приобретает антирусское звучание. (Где там падение, а где отражение — располагайте сами как хотите: дело вкуса).
Вот главный дефект конструкции! — русская цивилизация, Россия в бывших провинциях продолжает намертво связываться в сознании с галлюцинаторным Третьим Римом, с коммунистами или с КГБ как самой отвратительной формой болезни. И мы, ежедневно настаивающие на этой связке, еще позволяем себе удивляться: чего это нас не любят?
Кого «нас», братцы?
Украинцы из принципа не читают поручика артиллерии Толстого? Грузины выкопали Грибоедова? Может быть, эстонский Пярну не хранит память об Ойстрахе и Самойлове? Может, поляки не уважают память советских солдат, погибших за свободу Польши? Но на кладбище в польском Калише я своими глазами видел ряды похороненных со всеми почестями — поименно, в центре города, и я не слышал, чтобы их останки выбрасывали вон, как это случилось в подмосковных Химках…
Но если мы ежедневно напоминаем соседям, что русская цивилизация — это Путин с группой дрессированных хамов из МИДа и «Останкино», то давайте, по крайней мере, перестанем удивляться реакции снаружи. …В Молдавии раскручивается маховик новых перемен, и все русские, с которыми мне пришлось общаться, встревожены этими переменами. Да что ж делать, если альтернативой отрыва от России по-прежнему одна: вороватый коммунистический отстой?
Вот и выбирай, молдаванин: идти в НАТО или ложиться под Путина.
«Не верь лукавым сновиденьям», — как писал Александр Сергеевич в той самой кишиневской ссылке.
