«Многие чувствовали, что что-то готовится»

У меня была конкретная информация от конкретных лиц. Я всегда был доступным и открытым для информации. Работники МИДа, выпускники дипакадемии общались со своими друзьями, работавшими за границей, а также в МВД и КГБ. Я их всегда внимательно выслушивал, и, как правило, в большинстве случаев получаемая от них информация подтверждалась. Когда я закончил выступление на съезде, депутаты встали и мне зааплодировали. Значит, не только я подозревал, что что-то должно случиться. Другие тоже чувствовали, что что-то готовится. После этого шли заседания подкомитетов, и мое выступление на съезде на одном из них горячо обсуждалось.

Горбачев в резкой форме выразил недовольство. Он сказал: «Я — генеральный секретарь, мне подчиняются КГБ, МИД, МВД, прокуратура, вся информация — у генерального секретаря, и я ничего не знаю, а он знает». Ушел в отставку и Александр Яковлев (вышел из Политбюро ЦК КПСС в 1990 году; подал в отставку с поста старшего советника президента СССР 29 июля 1991 года, разойдясь с Горбачевым в видении перспектив Союза. — The New Times). Фактически Горбачев остался один, а Ельцин, напротив, набирал силу. Угроза диктатуры осталась.

У Янаева были составлены списки людей, с кем надо будет рассчитаться в первую очередь после прихода путчистов к власти. Шеварднадзе в этом списке был вторым.

Это предупреждение тоже сыграло определенную роль.

Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос.

Я не могу поверить, что Горбачев ничего не знал. А если знал о надвигающейся опасности, почему ничего не предпринял? Я в своих мемуарах затронул этот вопрос. О том, что Горбачев обладал информацией, свидетельствует заявление, которое он сделал, выступая перед партийным активом в Минске через несколько месяцев после моей отставки: «Опасность диктатуры реальна, и я обращаюсь к каждому, кто поддерживает перестройку: будьте бдительны». Но что он сделал? Уехал отдыхать в Крым…

Во время путча я посетил Ельцина. Мой дом был недалеко от Белого дома (тогда Дом правительства и Верховного Совета РСФСР. — The New Times). Когда пошли первые танки, я с друзьями сидел дома. Я сказал жене, чтобы она не волновалась, что мы пойдем и перекусим, а потом я вернусь. Сам пошел к Белому дому, а там — тысячи людей, двор был полон народу. Когда мы подошли к людям поближе, кто-то меня узнал и закричал: «Шеварднадзе тоже с нами!» И все стали повторять эту фразу хором: «Шеварднадзе с нами! Шеварднадзе с нами!» Я поднялся к Ельцину на третий этаж и говорю ему: «Борис Николаевич, что будет с Россией? Что будет с Советским Союзом?» А он мне дал бумагу, проект указа о переподчинении союзной армии, дислоцированной на территории России, президенту России, и говорит: «Прочитайте». Читаю, а Ельцин меня спрашивает: «Как ты считаешь, подписать мне эту бумагу или нет?» — «Подписать, — говорю. — Немедленно подпишите, потому что завтра будет поздно». Он подписал, и это было решающим, потому что основная масса войск была на территории России. Так мы с ним и расстались. Потом я спустился на первый этаж. И вижу там очень интересную картину: сидит Ростропович, держит автомат и спит (смеется). Мстислав Леопольдович был моим другом. В начале семидесятых, когда ему запрещали выступать, в Грузии у него была возможность давать концерты, и все тогда удивлялись, почему Ростропович так часто летает в Грузию.

Я ведь тогда уже не был членом Политбюро. Я уже был в отставке. Но точно знаю, что когда перестройка только начиналась, почти все члены Политбюро были против. Большинство было против обновления. Я же всегда чувствовал и про себя думал, что Советский Союз рано или поздно развалится. Уже будучи министром иностранных дел, предполагал, что это произойдет через десять-пятнадцать лет, но ошибся в сроках. Развал начался уже через четыре года.

Сыграло решающую роль то, что народ уже не хотел жить по-старому. У них (членов ГКЧП) не было поддержки почти ни в каких слоях общества.

Были два человека, от которых зависела судьба Советского Союза. Это были Ельцин и Горбачев. Они ненавидели друг друга. А мы же с (Александром Николаевичем) Яковлевым были их друзьями, но как мы ни старались их помирить, ничего не получилось. Было еще одно важное обстоятельство. Когда в дни путча Ельцин подписал указ о переподчинении союзной армии и стал главнокомандующим над всеми войсками, дислоцированными в Москве и в России, фактически власть ушла из рук Горбачева. После путча Борис Николаевич стал особенно популярным. Именно противоречия между этими двумя людьми приблизили и без того неизбежный развал СССР.

Думаю, что нет. Невозможно было сохранить ни две Германии, ни СССР.

Россия тогда допустила грубейшую ошибку. Она создала опасный прецедент, признав независимость Цхинвальского района и Абхазии. И если маленькой Осетии можно быть независимой, то почему этого не могут себе позволить Чечня, Дагестан, а также богатый нефтью Татарстан?

Я не исключаю ни повторения путча 1991 года, ни развала самой России. На фоне этого развала могут быть попытки сохранения статус-кво путем военного переворота.