Шок на три буквы

Сочинский «Кинотавр» прошел в 20-й раз и символически завершил целую эпоху российского кино, которое все еще называют постсоветским, как русское кино начала XX века называют дореволюционным. Когда фестиваль возник, на экраны сквозь только что открытые цензурные шлюзы хлынула «чернуха», которая якобы отпугнула зрителей от экрана и содействовала тому, что в стране рухнул кинопрокат. Однако фильмами-открытиями того периода стали «Маленькая Вера» Василия Пичула и «Астенический синдром» Киры Муратовой. Первый собрал десятки миллионов желающих посмотреть на первую в отечественном кино сексуальную сцену. Второй шокировал нашу целомудренную аудиторию отчаянными матюгами.
Сегодня, казалось бы, никого ничем не шокируешь. И тем не менее даже среди профессионалов, собравшихся в Сочи, чувствуется повисшая в воздухе нервозность. Как говорит директор программ «Кинотавра» Ситора Алиева, «у нас все тихо-спокойно, очень нервно». Пресс-конференции по конкурсным фильмам проходят при полном зале, и ощущается зуд взорвать вежливый политкорректный тон обсуждений каким-то резким жестом. Например, режиссера Бориса Хлебникова и акт­рису Анну Михалкову обвинили в том, что они сняли порнографию, хотя фильм «Сумасшедшая помощь» был одним из самых мягких и безобидных в программе: лирический гротеск или немного страшноватая сказка о буднях городской окраины, населенной бомжами и полуманьяками.
Примерно в этом же жанре снята «Сказка про темноту» Николая Хомерики. Убогий быт заштатного города (пускай он носит гордое имя Владивосток), ментовка, чьи кадры решают все, но не способны хоть как-то облагородить собственную участь. Язык, на котором изъясняются стражи порядка обоего пола, мог бы показаться циничным, если бы не был столь инфантильным: он практически состоит из мата, применяемого не в качестве хлесткой метафоры или эмоционального выплеска, а по прямому назначению, как у сексуально озабоченных подростков.
Сначала введя нас в лингвистический шок, режиссер быстро переводит рассказ о буднях доблестной милиции в разряд черного, но все-таки добродушного юмора. К тому же он открывает отличную актрису Алису Хазанову, на контрасте внешности и характера которой держится вся абсурдистская конструкция этой картины. В конце концов ее работающая в милиции героиня (как она сама себя характеризует, «одинокая пиздюлина») находит со своим уродом-сослуживцем личный компромисс и выгуливает его на танцы.
Помимо «Сказки про темноту» еще несколько фильмов «Кинотавра», снятых молодыми режиссерами, показывают жизнь «в формах самой жизни», то есть без прикрас. Лучший из них — «Волчок» Василия Сигарева — о девочке-парии, которая любит свою ужасную и несчастную потаскуху-мать такой, какая она есть. Были в Сочи и фильмы — глобальные высказывания: в этой форме, с цитатами из Евангелия и поэтическими аллегориями, работают Иван Вырыпаев («Кислород») и Игорь Волошин («Я»). В них нет того мироощущенческого трагизма, который окрасил новые работы европейских классиков и вызвал шок совсем другого порядка на недавнем Каннском фестивале.
За двадцать лет мы добились того, что новое поколение режиссеров авторского кино сформировалось без внутренней цензуры. Их фильмы представляют на фестивалях, многие, вероятно, выпустят в прокат, а некоторые даже покажут по телевидению. Единственное, что может воспрепятствовать этому, — пресловутый мат. Между тем по мировым меркам это вещь наиболее безобидная. Стоит русское слово из трех букв заменить английским из четырех (fuck), как вся острота теряется. В отличие от фильмов Триера или Ханеке, где шок заключен в безвыходности проблем современного мира, мы способны эпатировать в основном средневековым бытом, пьяным разгулом и крепкой славянской лексикой.