Литературные близнецы И. Ильф и Е. Петров оставили нам смешную историю из времен нэпа, но по ней не догадаешься об ужасах Соловков, то есть о кулисах, перед которыми отплясывают на сцене Остап Бендер и Шура Балаганов. Тем более что авторы взасос любят власть «рабочих и крестьян» и презирают «бывших» и нэпманов.
То, что оставят нам (и чем мы пользовались всю жизнь) братья Стругацкие — Аркадий (которого нет больше с нами) и Борис, 75-летие которого мы будем отмечать 15 апреля, не поддается учету и оценке, ибо бесценна правда, яростная и бескомпромиссная. В творчество Стругацких, начиная от розового рассветного «Понедельник начинается в субботу» и кончая уже одиночным романом Бориса Натановича, изданным в середине 90-х под псевдонимом Витицкий, — «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», уместилась вся наша жизнь с ее робкими вопросами и леденящими, наотмашь, ответами. Это и отличало всегда братьев Стругацких: давать поколению ответ, не дожидаясь вопроса.
Чтобы бросать такие ответы в лицо советской действительности, нужна была военная хитрость. И Стругацкие придумали ее. Они дали своим героям крепкий тыл: тот самый мифический коммунизм с человеческим лицом, старую, старую сказку, абсолютно неправдоподобную, но такую человечную в устах двух мудрецов-писателей. СССР, которого никогда не было, от которого стартуют к Венере Быков, Дауге, Горбовский; или Земля, которая не числится ни в каких реальных галактических атласах, Земля — база спасателей-прогрессоров для жуткого Арканара или страшной планеты с белыми субмаринами и Огненосными Творцами, с которой не видно звезд.
С этой мифической, счастливой и свободной Земли будут стартовать и Максим Каммерер, и Странник Сикорски. Молодым героям «Понедельника» Витьке Корнееву и Сашке Привалову казалось, что проблема — в бюрократах, бездарях и рвачах. Это ранние 60-е годы. Оттепель. А потом пыльным мешком проблем нас огрели по голове. «Обитаемый остров» и «Трудно быть богом». Ни Максиму, ни Страннику, ни Антону-Румате некуда было возвращаться.
Это самое страшное из того, что мог бы рассказать старый табачник. Земли нет, ведь Запад ей не замена, он занимается прогрессорством спустя рукава и от случая к случаю. Разве что книжники и умники (да и то не все) могли сбежать на Запад, на эту Землю обетованную. Но остальное неизлечимо и уйти некуда: наша жизнь прошла в Арканаре, между дубинками Серых и копьями Черных, и есть по-прежнему Огненосные Творцы, наполовину анонимные, наполовину криминальные, и вся страна накрыта сетью пропаганды Башен, и масса захлебывается в холопском восторге, а мы выродки, у нас только болит голова. Прибить их всех? Румата сделал это и перестал быть богом. Выродков не хватит, чтобы наладить жизнь на проклятой планете или в проклятом Арканаре. Мир Стругацких. Наш мир.
И в довершение всего Борис Натанович еще и выясняет в «Двадцать седьмой теореме этики», что мы жили не для того, чтобы привести страну к демократии, как думал Стас Красногоров, а для того только, чтобы злой гений Виконт (военка-оборонка) наделал колбасы из людей, сотворил зомби. Это наши знания сработали. Вы слышите, Витя Корнеев и Кристобаль Хунта из «Понедельника»? Наука ведет в пропасть. Мы искали свободы для всех, а обеспечили кормушку для очередных Огненосных Творцов. Когда у Бориса Натановича спрашивают о перспективах, он отвечает прямо: «Да, рабская страна… да, должно смениться несколько поколений… нет, никто из нас не доживет…»
Если весь мир — тюрьма, то наше место — у параши, или, на сленге Стругацких, у обочины. Пикник отменяется.
