Манифест кинорежиссера, торжественно переданный им на прошлой неделе «руководителям российского государства», задуман был как эпикриз России, а вышел диагнозом автору.
Одного взгляда на текст достаточно, чтобы ощутить стилистику. Перед парадным подъездом пестрит толпа важных слов, все с плюмажами прописных букв — Право и Правда, Нация и Государство, Россия — разумеется, Великая… Все это великолепие — верная примета интеллектуальной пустоты. Обычный гипноз для умственно отсталых, которым размер букв способен заменить содержание.
Не сомневаюсь, что среди высочайших адресатов Манифеста такие найдутся, но сосать эту пустышку среди читателей The New Times — увольте. Продираться через нагроможденные Михалковым горы патриотического вторсырья — невыносимо; всерьез анализировать пассажи об особой природе и роли российской государственности — неловко: все это было пошлостью еще в позапрошлом веке, об эту дрянь вытирал ноги князь Вяземский…
«Лояльность власти» и «почитание ранга» как национальная ценность — тоже, конечно, открытие огромной силы: эту нацию описывал Салтыков-Щедрин и называл ее «господа ташкентцы»; почему бы Михалкову не переехать в Узбекистан?
Но он хочет узбекистана здесь. Не для себя, разумеется, — для нас. А для себя…
Тут-то и начинается самое интересное. Личная эволюция Никиты Сергеевича — вот где спрятан подлинный драматизм! Это тебе не силос дежурных слов о социальной справедливости — тут у пациента болит по-настоящему.
Оставим же в покое «божественный порядок» и «евразийство», поглядим на текст глазами доктора Фрейда — о чем невзначай проговаривается апологет «сверхнационального сознания»? Что там в подкорке и подоплеке? Где выходит наружу? А вот где.
„
Все это было пошлостью еще в позапрошлом веке, об эту дрянь вытирал ноги князь Вяземский…
”
«Просвещенно-консервативное движение должно стать кузницей кадров для руководителей Нации и Государства, которые в XXI веке смогут взять на себя ответственность за жизнь и судьбу нашего Отечества — России».
Словно Павел Петрович Щербук, идиот-помещик из «Механического пианино», написал это, не правда ли? Да, но кто же, кто будет этот Просвещенный Консерватор, готовый взять на себя ответственность за судьбу Отечества? Имя, сестра, имя!
Знатоки даже не берут минуту на обдумывание — все слишком банально...
Первым делом вспоминается тут «Сибирский цирюльник», - снятый, кажется, только для того, чтобы на битюге, в портретном гриме Александра Третьего, лично выехать под громовое «ура». Стоп, снято! А он все едет и едет, и не хочет слезать с коня, и не желает разгримировываться.
Уж не пародия ли он? Кажется, уже да.
Дух дышит где хочет. А где хочет — перестает дышать. И природа, не терпящая пустоты, заполняет место, в котором перестал дышать дух чем попало. Иногда — скукой и трехразовым питанием. Иногда — какой-нибудь безопасной для окружающих иллюзией. Но иногда все бывает гораздо хуже: пустота заполняется протухшими идеологемами и вселенскими амбициями.
И автор тончайшего «Обломова» и пронзительного «Механического пианино», одаренный божественно и несомненно, — шаг за шагом деградирует в тартюфа и клепателя подобострастных агиток.
И, уже полностью отключив самоконтроль, весь в бабле и с Божьим именем на устах, выходит с программой спасения нации.
Словно Павел Петрович Щербук, идиот-помещик из «Механического пианино», написал это, не правда ли? Да, но кто же, кто будет этот Просвещенный Консерватор, готовый взять на себя ответственность за судьбу Отечества? Имя, сестра, имя!
Знатоки даже не берут минуту на обдумывание — все слишком банально...
Первым делом вспоминается тут «Сибирский цирюльник», - снятый, кажется, только для того, чтобы на битюге, в портретном гриме Александра Третьего, лично выехать под громовое «ура». Стоп, снято! А он все едет и едет, и не хочет слезать с коня, и не желает разгримировываться.
Уж не пародия ли он? Кажется, уже да.
Дух дышит где хочет. А где хочет — перестает дышать. И природа, не терпящая пустоты, заполняет место, в котором перестал дышать дух чем попало. Иногда — скукой и трехразовым питанием. Иногда — какой-нибудь безопасной для окружающих иллюзией. Но иногда все бывает гораздо хуже: пустота заполняется протухшими идеологемами и вселенскими амбициями.
И автор тончайшего «Обломова» и пронзительного «Механического пианино», одаренный божественно и несомненно, — шаг за шагом деградирует в тартюфа и клепателя подобострастных агиток.
И, уже полностью отключив самоконтроль, весь в бабле и с Божьим именем на устах, выходит с программой спасения нации.
