Что делают трое мужчин, собравшись вместе? Ну, кроме того, что соображают на троих? Меряются. Всем — в том числе положением, обидами, страхами...
В спектакле «Белого театра» по пьесе финна Мики Мюллюахо «Паника. Мужчины на грани нервного срыва», привезенном на «Золотую маску» из Петербурга, мужчины делают не только это. Они упоенно анализируют свои отношения с женщинами, бескомпромиссно страдают, напиваются до истерики...
Это — спектакль о кризисе. Не финансовом, не кризисе среднего возраста. Будь так, эта финская пьеса не прошествовала бы триумфально по европейским столицам. Это спектакль о кризисе мужской идентичности. Главного героя Лео (Александр Новиков) его давняя подруга Мари попросила «расставить жизненные приоритеты». И он задумался. Всколыхнулись главные вопросы — о смысле жизни и любви. И благоустроенное существование Лео рухнуло под грузом этих вопросов. Выяснилось: все, что у него есть, — та самая Мари, которая одной фразой расшибла его жизнь вдребезги.
Лео, в слезах и соплях, прибегает к своему другу Максу (Виталий Коваленко), чтобы спросить: «Что такое любовь?» Макс успокаивает и даже лечит Лео, пока не выясняется, что сам он пережил еще более мощную личную трагедию и уже несколько лет не выходит из дома.
Спектакль «Паника» — это «Секс в большом городе» наоборот. Если четыре подруги из сериала с наслаждением потребляли мужчин, здесь — совсем иная картина. Насмерть напуганные женщинами друзья ищут воспаленными глазами хоть какую-то опору. И если в фильме женщины, пережив фиаско, продолжали изящное путешествие по чужим спальням, в спектакле неудачные отношения приводят мужчин к тотальному краху личности. Итак: налево пойдете — депрессия, направо — невроз. Налево — нестабильно. Направо, как это ни страшно признать, — тоже.
«Паника» свидетельствует об исчезновении мужчин как вида. По смыслу этот спектакль коррелирует с «Дредноутами» Гришковца: раньше можно было героически погибнуть в войне, взять и подорвать себя ради родины или утопить себя ради нее же на глазах изумленного врага. А сейчас? Это больше не считается мужской доблестью, да и проявить ее простому европейцу негде. Но, господа, где тогда та территория, на которой человек неженского пола может твердо сказать: «Я мужчина»? Современная культура не дает ответа. А спектакль этот убеждает: такой территории больше нет.
Один из героев «Паники», успешный журналист Йонни (Александр Баргман, он же режиссер спектакля), делает карьеру, так сказать, и по мужской линии. Он профессиональный донжуан. Но как-то безрадостно исполняет он свой любовный долг. Как сказано у Кундеры: «Вам ничего не остается, как со скучающим и умученным видом исполнять свое печальное предназначение». Этот тип сходит с дистанции — победы в счет не идут, так как в этой войне больше нет противника. Сексуальная революция упразднила дон-жуана...
И вот герои спектакля уже втроем любовно перебирают свои комплексы и фобии. И скандалят, и отстаивают свою позицию (причем самую пустяковую) с истерикой и слезами. И стремятся худеть — не для себя, а чтобы «у моей жены не было мужчины с пивным животиком». И занимаются самогипнозом: «Я мужчина! Победитель... Я перец!» Но когда у Лео спрашивают, на кого он хочет быть похожим, он отвечает: «На Джулию Робертс». Вот тебе и весь сказ.
Пьеса, написанная мужчиной, вполне может квалифицироваться как декларация феминизма. Если автор пьесы ставит верный диагноз, то, конечно, нужно отобрать у нас все права и поставить у плиты. И мы будем преданно и трепетно ждать наших женщин с работы. Из правительства и Думы. С автогонок и боя быков.
