Мизерабли и инсургенты

Юрий Трифонов, 85-летие которого мы могли бы отметить в конце августа, умер в 1981 году, в глухую и мрачную пору, когда никто не предполагал, что у тоннеля может быть не только свет в конце, но и вообще конец. Поэтому его герои были обречены блуждать в этих темных и пыльных тоннелях.
Он пришел к нам из Дома на набережной, сын и племянник расстрелянных в 1937‑1938 годах «врагов народа», которые сначала гробили этот самый народ, победив и разбив его наголову в Гражданскую войну (как дядя-командарм), а потом судили Военной коллегией Верховного суда (как Валентин Трифонов, отец писателя). Оба были революционерами, и, как это положено Историей, революция их поглотила подвалами и маузерами НКВД, и все опять-таки именем того же задушенного и обезличенного народа.
12-летний Юрий Трифонов (писатель родился 28 августа 1925 года) вполне испытал участь изгоя. Его неласковая судьба лежит перед нами в «Исчезновении». Юрий Трифонов большую часть жизни пытался, осуждая и ненавидя Сталина, оправдать своего отца и его поколение, чтобы избежать ужасного и неотвратимого финала фильма «Покаяние» — хотя бы символически выкинуть на свалку наследие революционных отцов. Но лгать Юрий Трифонов не умел, и под острыми гранями его магического кристалла советская интеллигенция выглядит такой же жалкой и никчемной, как российская у Чехова. Вообще все персонажи Трифонова, печального скептика, делятся на две референтные группы: мизерабли и инсургенты. Растоптанный и замученный советский народ у Трифонова занят исключительно выживанием, и рубль для него — целый капитал, как для бедняжек Веры и Зойки из одноименного рассказа. Но разве менее унижена Лидия, образованная жена научного работника, на которую плевать хотели муж и сын, так что она занимает у нищей Веры 60 копеек на электричку? Надя и Володя из «Грибной осени» давно забыли про театры и концерты. Работа, транспорт, телевизор и двое детей плюс одна теща, и все это — в однокомнатной квартире. Быт делает из интеллигента ничтожество, а квартирный вопрос убивает в человеке живую душу. И вот интеллигент Витя из страшной повести «Обмен» ради лишней комнаты, которая иначе уйдет «заглотному» государству, заботясь о дочери Наташке, мародерствует понемногу на близкой смерти любимой матери. А его жена Лена даже стыда уже не испытывает. Для Ольги Робертовны, отсидевшей 10 лет за латышское происхождение, лекции о муже-революционере кончаются закономерным мизером (впрочем, как и вся жизнь): 50 рублями гонорара, шарфом и банками для крупы в подарок внучке и очередью за молоком в московском гастрономе («Был летний полдень»).
Управдом для «униженных и оскорбленных» — грозная и неодолимая сила, и он, как в рассказе «Голубиная гибель», может заставить любого жильца прикончить любимого голубка. Мизерабли же из «Дома на набережной», гонимые злым ветром времени, по очереди терпят полное фиаско. Душитель «контры в науке» Ганчук, сам попавший под колесо идеологического бронепоезда и ставший из борца, инсургента мизераблем; интересант Глебов, предающий его ради диссертации; нежная Соня, ушедшая, как Офелия, в безумие, но не отвергнувшая подлеца; спившийся Шулепа, пасынок знатного чекиста.
Инсургенты из «Нетерпения», народовольцы, кумиры нашей юности, прекрасны, ибо их ждет эшафот. Неважно, за что, неважно, куда и с кем. Главное — не впасть в ничтожество. Помимо петли, интеллигенция России не нашла себе применения на своей земле.
Хорошо, что Юрий Трифонов не дожил до наших времен и не успел узнать, что в конце пыльного тоннеля был только пыльный тупик. Рыночная экономика оказалась роковой для интеллигентов: большая часть пошла в Кремле с молотка по сходной цене, опередив в мизерабельности и чеховских, и трифоновских персонажей.