Евгения Альбац*: Президент Соединенных Штатов Америки Дональд Трамп ввел импортные пошлины против всех стран мира. Он назвал это «Днем освобождения». Итогом понедельника 7 апреля стал обвал бирж в Азии, в Париже, в Лондоне. Индекс 500 крупнейших компаний Америки обвалился на 20%. Короче говоря, на рынках началась форменная истерика. Это ожидаемая реакция?
Рори МакФаркуар: Смотря кто что ожидает. После объявления о введении пошлин всем участникам финансовых рынков стало очевидно, что будет сильный спад. А чего ожидал Дональд Трамп, никто не знает. Вокруг него есть и сильные, серьезные экономисты, которые прекрасно понимают, как работают рынки, как работает мир, но мы не знаем, что они ему доложили заранее, насколько они честно объяснили ситуацию. Потому что это его политика, он пропагандирует пошлины уже в течение 40 лет, и члены его администрации, чтобы попасть на свои должности, должны были признать правильность этой политики, политики пошлин. Дональд Трамп, очевидно, считает, что все к лучшему. Мы не знаем, насколько он ожидал вот такого 15‑процентного спада американских рынков, но для участников рынка все абсолютно закономерно.
Евгения Альбац: Кирилл, как Европа реагирует на введение пошлин? Насколько все серьезно для Европы?
Кирилл Рогов: В повседневной жизни в Европе, по крайней мере в Вене, пока ничего особенного не происходит. Я думаю, что в том, что происходит на рынках, мы должны будем различать две стороны. Первая — это краткосрочный эффект, непосредственный ответ рынков, и мы видим, как негативно реагирует американский рынок. Казалось бы, если тарифы должны защищать американскую экономику, то американский рынок должен был быть доволен, в отличие от рынков других стран, против которых направлены тарифы. Но мы видим, что это совершенно не так. Второе, насколько я понял из комментариев, это что сила реакции рынков связана не только с тем, что Трамп пытается реализовать свою тарифную политику, но и с тем, что рынки подозревают, что будет жесткий ответ его китайских и других контрагентов. И это может повести к эскалации тарифной войны, которая будет иметь дестабилизирующий характер для всех. Этот момент важен с точки зрения политического анализа.
Мы наблюдаем, как действует Трамп, уже в течение двух месяцев с половиной, и в принципе важная констатация заключается в том, что политические и экономические партнеры Трампа по переговорам считают его менее сильным, чем он считает себя сам. Это проявляется и в его переговорных стратегиях с Украиной, и в его переговорных стратегиях с Россией, и проявится в его переговорах с другими. У Трампа общая модель переговоров — начинать с ультиматума. Так вот, все контрагенты оценивают его в этой попытке ультиматума как более слабого, чем он сам себя оценивает. И в этом проблема всех коммуникаций, которые он сейчас выстраивает в международной сфере. Вариант эскалации торговой войны, тарифной войны выглядит весьма вероятным для рынков, что определяет их болезненную реакцию.
Пошлины — это налог на потребление, а налог на потребление в основном бьет по более бедной части населения
Рори МакФаркуар: Я считаю, что реакция рынков отражает повышение ожидания спада американской экономики, то есть рецессии. Если, скажем, неделю назад Goldman Sachs или JP Morgan считали, что вероятность рецессии в этом году где-то на уровне 30 процентов, то теперь уже JP Morgan повысил вероятность до 60. И не думаю, что это касается исключительно возможной реакции других стран.
Это прямой эффект введения пошлин, потому что пошлины — это налог на потребление, а налог на потребление в основном бьет по более бедной части населения. Богатые относительно меньшую часть своих денег тратят на потребление, они сберегают свои деньги, а относительно бедные весь свой доход потребляют. И для них это означает огромное повышение налогов — такого размера, какого мы не видели в течение пятидесяти-шестидесяти лет. В последний раз такое было в 1968 году во время вьетнамской войны. Поэтому рынки так реагируют.
Нетипичный президент
Евгения Альбац: Ларри Саммерс, очень известный экономист, в прошлом высокий экономический чиновник в разных администрациях США и президент Гарвардского университета, в интервью в воскресенье каналу CBS сказал следующее. Потери для экономики — это как если бы все цены на нефть выросли вдвое, если бы цены на бензин выросли до шести или даже до семи долларов за галлон или что-то в этом роде. Сейчас они 3–4 доллара за галлон (канистра бензина объемом в 1 галлон в США — 3,8 литра. — NT). И он говорит — мы никогда не видели ничего подобного. Рори, вы работали в Национальном совете безопасности Соединенных Штатов в администрации Обамы, вы знаете, как принимаются такие решения. Экономисты, которые вокруг Трампа, просчитывали последствия?
Рори МакФаркуар: Каждый президент, каждая администрация работает по-своему. Трамп очень своеобразный президент, нетипичный. Так что я бы сказал, что мой опыт не работает в данном случае. Неделю назад Кевин Хассетт, глава Совета по национальной экономике у Трампа сказал, что перед президентом лежат очень детальные аналитические материалы, и он будет сам принимать решение. Так что по идее они делали все расчеты, они доложили ему, что будет при таком подходе или другом, они должны были ему дать несколько вариантов. Президент выбрал вот этот. Дело в том, что это его глубокая вера, что пошлины помогут экономике в долгосрочной перспективе, что нынешний спад — это временное явление, и что если он будет держать курс, настанет лучшее, светлое будущее.
Евгения Альбац: То есть это практически единоличное решение президента Дональда Трампа?
Рори МакФаркуар: Абсолютно.
Евгения Альбац: Кирилл, все 90‑е годы, и потом особенно в начале 2000‑х, когда поднялись цены на нефть и все вдруг поняли, что российская экономика после кризиса 98‑го года оживает, шли дебаты по поводу всяких регуляций. И бесконечно говорили о том, что надо максимально убирать пошлины. Мы привыкли читать и слушать, что мы живем в условиях глобальной экономики. Знаменитый Томас Фридман, колумнист «Нью-Йорк Таймс», написал книжку о «плоской земле», о том, что глобализация экономики позволяет жить как бы одной семьей. И вот теперь Дональд Трамп выстраивает торговые барьеры вокруг Соединенных Штатов. Это конец глобального мира?
Прежний мейнстрим и прежние политические силы, которые противостояли Трампу и играли ключевую роль в американской политической жизни последние 15–17 лет, находятся в кризисе. Но это не значит, что этому кризису противостоит то, что декларирует Трамп
Кирилл Рогов: Я думаю, что нет. Трамп эксцентричный человек с экзотическими взглядами на действительность. И здесь есть две, на мой взгляд, стороны. С одной стороны, есть некоторая закономерность и логика в том, почему человек с такими экзотическими взглядами пришел опять в Белый дом, опять выиграл выборы. Это важный вопрос. Но в отличие от многих, в том числе интеллектуалов, которых я называю Трамп-ферштейерами, «понимающими» Трампа, мне не кажется, что Трамп представляет собой некоторый новый мейнстрим, который сменит прежний мейнстрим, либеральный. Безусловно, прежний мейнстрим и прежние политические силы, которые противостояли Трампу и играли ключевую роль в американской политической жизни последние 15–17 лет, сами находятся в кризисе. Но это не значит, что этому кризису противостоит то, что декларирует Трамп. Это все-таки экзотика, и в определенной степени Трамп на меня производит впечатление эксцентричного Брежнева. Это очень немолодой человек, ему 78 лет. Мы видим, что он не очень умеет сформулировать свои мысли, поэтому говорит однотипными фразами, которые повторяет по многу раз в течение своего выступления.
Евгения Альбац: Саундбайтами.
Кирилл Рогов: Да-да, ему трудно выстроить новую длинную фразу, у него не хватает на это скорости движения нейронов. С одной стороны, он фанатично убежден в каких-то позавчерашних истинах, и в то же время он находится в состоянии некоторого параноидального солипсизма, потому что очень верит в себя и в свою избранность. Это довольно экзотическая история и некоторый, я бы сказал, выброс демократии. Вместе с тем мы должны понимать, что это отражение значительного кризиса в отношениях того мира, который существовал после конца холодной войны. Кризис этого миропорядка начался, наверное, еще в середине десятых годов, и он развивается. У него много аспектов, и в частности есть проблема, реакцией на которую является политика Дональда Трампа — это проблема торгового дефицита США и американского долга.
Дональд Трамп выступает на мероприятии, посвященном объявлению новых тарифов, 3 апреля 2025 г. Фото: AP/Mark Schiefelbein
Эта проблема висит над политической системой Америки, и какие-то решения ее надо будет искать. Она сама не рассасывается. Есть проблема изменившегося глобального контекста, в котором Соединенные Штаты и их союзники, даже не только Европа, имеют совершенно другой вес в мировой экономике. Их доля стала гораздо меньше, чем была 20–25 лет назад. Это тоже изменение, к которому нужно адаптироваться политически и экономически, а Соединенные Штаты и их союзники в предыдущие 20 лет этим не занимались. Считалось, что тот баланс сил, который установился в 90‑е годы после поражения коммунистического блока и конца холодной войны, институционально так и поддерживается. Но за это время с 20 до 45 процентов выросла доля экономик так называемого глобального Юга, за пределами организации экономически развитых стран. Она удвоилась, удвоился их вес, и политические институты должны на это реагировать. Должна измениться система, должен измениться баланс и все институциональное основание этого баланса.
И вот реакцией на этот кризис стало появление такой экзотической фигуры как Трамп. Мир ищет ответы на вопросы, на которые не сумел ответить либерально-демократический мейнстрим. Но пока эти ответы имеют очень странный вид.
Плюсы пошлин
Евгения Альбац: Советники Трампа по экономике, министр торговли, министр финансов и другие, кто входит в Совет по экономике при президенте США, говорят о том, что введение пошлин против всех — вопрос национальной безопасности. Что в Соединенных Штатах произошла катастрофическая деиндустриализация, Соединенные Штаты даже не производят своих антибиотиков, и что главная задача — чтобы заводы вернулись в Америку из Азии, где они находятся, или из Мексики, и так далее. И ради этого вот, собственно, вводятся пошлины. На это известный историк, в том числе экономический историк Нил Фергюсон сказал следующее: у президента, имеется в виду Дональд Трамп, «столько же шансов на реиндустриализацию США, сколько у вас шансов заставить свой замерзший ноутбук работать, разбив материнскую плату молотком в Майнкрафт». Но скажите, пожалуйста: это же реальная проблема? Я была в Соединенных Штатах во время COVID. И я помню, как в эти месяцы невозможно было купить ни маски, ни перчатки, ни еще какие-то вещи для защиты от вируса, потому что это все не производилось в Соединенных Штатах, а производилось в Китае. Есть ли в пошлинах какая-то положительная сторона?
Рори МакФаркуар: Трамп и его советники называют три разные цели этих пошлин. Во‑первых, как вы правильно говорите, они считают, что спад промышленности в США угрожает и национальной безопасности, но плюс к тому считают, что мало хорошо оплачиваемых рабочих мест для менее образованной части населения. И это первая цель — возвратить промышленность в США. Вторая цель не совсем совместима с первой. Считают, что пошлины в других странах в среднем выше, чем в США. И чтобы заставить их снизить пошлины на американский экспорт, надо угрожать своими пошлинами. То есть вторая цель — развитие американского экспорта. Третья цель — снизить подоходный налог и другие налоги. И надо найти другие источники доходов для бюджета, чтобы дефицит не возрос еще выше, чем уже есть.
В моем понимании, сейчас назвали очень высокие уровни пошлин, но скорее всего это не конечная позиция. Они готовы торговать частично и с Европой, и с Японией, и с другими торговыми партнерами, но в конечном итоге собираются оставить пошлины на уровне 10%, это базовые пошлины по всему миру. Между сегодняшним днем и, скажем, в ближайшие 3–6 месяцев они будут торговать дельту между нынешними уровнями и 10‑ю процентами. Насколько это все реально? Я читал классические учебники по экономике, написанные часто известными экономистами, нобелевскими лауреатами, и из них вытекает, что все эти идеи безумные. Трамп считает по-другому.
Скорее всего, Нил Фергюсон прав, когда говорит, что возврат промышленности, особенно при очень высоком уровне неопределенности, нереален, никто не будет делать крупные вложения в экономику США, когда неизвестно, что будет завтра. Так что скорее всего это крупная ошибка. Возможно, Трамп умнее нас всех, но мне кажется, что нет.
Евгения Альбац: Американские СМИ сообщали, что уже выстроилась прямо очередь из премьеров, президентов и монархов, которые хотели бы переговорить с Трампом и сторговаться на меньшую пошлину. Есть ли вариант, что Трамп в конце концов снизит пошлины на американские товары и отменит вот эти пошлины против всех?
Рори МакФаркуар: Он будет торговаться, он очень хочет, чтобы другие страны, президенты, монархи и так далее просили его торговаться. Это очень для него приемлемо. Но вопрос в том, до какого уровня он снизит. Мне кажется, что не до нуля.
О рецессии говорят из-за неуверенности, потому что те корпорации, которые частично работают за границей, частично на американском рынке, парализованы, они не будут вкладывать средства, потому что не знают, что будет завтра
Евгения Альбац: А 10 процентов это много? Насколько это повышает цены в стране?
Рори МакФаркуар: Это в четыре раза больше, чем они были. Но надо учесть, что импорт в США составляет 14 процентов ВВП, это где-то 20 процентов потребления, так что да, цены повышаются, но где-то на уровне полутора-двух процентов по стране.
Евгения Альбац: Ну то есть это не очень много.
Рори МакФаркуар: Но и немало.
Евгения Альбац: Да, но по сравнению с 20 процентами инфляции, особенно продуктовой, это выглядит не так страшно. Почему тогда все говорят о рецессии?
Рори МакФаркуар: Это хороший вопрос. Механически нынешнего эффекта недостаточно, чтобы мы попали в рецессию. Говорят о рецессии из-за неуверенности, потому что те корпорации, которые частично работают за границей, частично на американском рынке, парализованы, они не будут вкладывать средства, они могут даже начать увольнять работников, потому что не знают, что будет завтра.
Беда непрофессионалов
Евгения Альбац: Кирилл, какими будут последствия для нашей части мира — для России, которая ведет агрессивную войну против Украины, и для Украины, которая из последних сил сопротивляется. Трамп говорит: это экономическая революция. То что происходит — помогает выживать таким диктаторам, как Путин? Люди из окружения Трампа говорили о том, что его идея заключается в том, чтобы оторвать Китай от России, чтобы не было этой спайки «оси зла», как говорили при Байдене: Россия, Китай, Северная Корея и Иран. Что надо разбить этот альянс, и главное, чтобы Китай перестал быть союзником России.
На это Китай ответил тем, что Си Цзиньпин приезжает в Россию. Китай также очень резко ответил на введение пошлин. С этой точки зрения экономическая война со всеми что-то меняет?
Кирилл Рогов: Мне кажется, надо здесь разделить несколько вопросов, хотя они взаимосвязаны. Во‑первых, то что сейчас происходит на российско-украинском фронте, а именно ракетные обстрелы городов с большим количеством жертв среди мирных граждан, в том числе, что самое ужасное, детей, — это продолжение и последствие очень неудачных попыток провести переговоры о частичном прекращении огня. До того как начались переговоры о частичном прекращении огня, российские воздушные атаки по Украине были не так сильны. Было какое-то затишье, ровно до того момента, как начались эти переговоры. Дело в том, что уже не имеют значения удары по украинской энергетической инфраструктуре, она очень диверсифицирована, с одной стороны, с другой стороны, холодный сезон закончился. В то же время украинские удары по энергетической инфраструктуре России, прежде всего по структуре нефтепереработки набирали силу и имели экономический эффект. И в некотором смысле российские обстрелы последних двух недель — это попытка Путина показать, что его воздушные удары наносят большой вред Украине. И он наносит их по мирным жителям. Это обращает наше внимание к тому, что в самой тактике переговоров, которые американцы ведут с Путиным, ощущается очень большой непрофессионализм. С американской стороны их ведут люди, которые не погружены в вопрос. Они не очень понимают, какие последствия будут у тех или иных решений. Путинские удары по гражданскому населению Украины не входят в пул обязательств по прекращению огня, это прямое следствие неграмотности трамповских переговорщиков.
Евгения Альбац: Путин же прямо сказал: мы добьем Украину. Понятно, что он будет продолжать ее уничтожать.
Кирилл Рогов: Да, это более общий вопрос, но я бы хотел обратить внимание на тот аспект, что непрофессионализм формулировок со стороны трамповской команды ведет к таким эксцессам, когда их обманывают: мол, мы же не наносили удар по инфраструктуре, детская площадка не входит в энергетическую инфраструктуру.
Очень важно понимать, что происходит вокруг украинского вопроса. Команда Трампа не может вести профессиональные переговоры по урегулированию в Украине. Но она их и не ведет. Она ведет их по поводу какой-то более крупной сделки, которую Трамп задумал и в которой Украина является либо частью, либо разменной монетой большой сделки. Это совсем другие переговоры по поводу другого вопроса. И это то, о чем вы спросили: насколько идея этой сделки заключается в том, чтобы оторвать Россию от Китая. Поле, на котором предполагается это сделать, это в основном довольно мифические глобальные проекты. Это проект какого-то глобального соглашения, где Соединенные Штаты и Россия делят Арктику. И смысл этого проекта довольно прагматический, Соединенные Штаты боятся, что иначе Арктику будут делить Китай с Россией. Россия не страшна как игрок в Арктике. А вот если она будет там вместе с Китаем, это уже гораздо более опасно.
Вторая идея связана с трамповской концепцией, частью его большой доктрины America First, в которой Соединенные Штаты являются доминирующим игроком на энергетическом рынке. И здесь логика примерно та же самая. На энергетическом рынке может быть создано несколько глобальных альянсов. Альянс, который пугает Соединенные Штаты, это альянс между Россией, Китаем и Ираном. Россия и Иран располагают 40% разведанных запасов газа. И при китайских инвестициях это может быть могущественный энергетический союз, в основном сконцентрированный на газе, потому что считается, что доля нефти в топливном балансе будет сокращаться, а вот доля газа будет еще довольно долго расти. И фантазия Трампа заключается в том, чтобы альтернативный альянс Соединенных Штатов и России стал глобальным игроком.
И действительно, если мы посмотрим на нынешний газовый экспорт Соединенных Штатов, то это где-то около 20% всего газового экспорта. И Россия до санкций — это больше 20% газового экспорта в мире. Если это сложить, то мы получаем порядка 45% газового экспорта. Почему я говорю, что это довольно мифические вещи? Потому что это красивая конспирологическая раскладка. Мы понимаем, что такие глобальные глубокие союзы требуют длительного периода формирования доверия и взаимосвязей, у которых должен быть устойчивый фундамент. Формирование такого альянса находится за пределами конституционного президентского срока Трампа и вряд ли может рассматриваться Владимиром Путиным как серьезное предложение. Что будет после того, как Трамп закончит свой срок? А в краткосрочной перспективе Россия за последние три года перераспределила примерно 30% своего импорта и экспорта с европейского направления на азиатское. И сегодня разорвать связь между Россией и Китаем — это прежде всего сделать обратный маневр, перенести эти 30% экспорта и импорта из Китая в Европу. Но при чем тут Трамп, и как Трамп может это осуществить? Эта логика имеет под собой некоторое рациональное основание, но совершенно не имеет разумного плана осуществления.
Евгения Альбац: Но если Трамп хочет договориться с Китаем, то почему он вводит такие запретительные пошлины против Китая?
Кирилл Рогов: Как правильно сказал Рори, это выдвинутые претензии, после которых должны последовать переговоры. И действительно, идея Трампа заключается в том, что конечно они снизятся, эти самые барьеры, и потом дойдут до 10%. Дальше возникает альтернатива. Либо инвесторы решат, что лучше переносить производство внутрь Америки, либо американские потребители просто заплатят эти 10% из своего кармана. Или скорее всего это как-то распределится. Но как распределится? Скажем, 7% заплатят американские потребители, а 3% уйдут на инвестиции. Американская экономика тогда потеряет, потому что у вас больше ушло в рост цен, чем в реальный приток инвестиций. Если больше 5% будет, то можно будет сказать, что как-то ничего еще. Но я совершенно согласен с тем, что шансы на то, что это будет в пользу Соединенных Штатов, очень низкие, потому что есть конкретные ограничения.
И проблема еще в том, что сегодня импортозамещение это не то, что ты производишь автомобиль целиком, у тебя есть международные цепочки на разные комплектующие, и ты берешь комплектующие там, где они дешевле, из разных мест, и потом складываешь это в автомобиль. Поэтому все гораздо сложнее. Вы можете получить в результате ситуацию, как в российском опыте путинского импортозамещения было постоянно, что у вас вроде бы компьютер собрали здесь, а потом мы видим, что на 90% его комплектующие — не отсюда. Вы только написали, что он отсюда, и за это распилили программу импортозамещения на 10 миллиардов рублей. Подходить надо как-то совершенно по-другому. А то, как подходит команда Трампа, похоже на отбойный молоток 50‑летней давности, которым они пытаются отладить нечто, что имеет уже совершенно другую форму и структуру.
Евгения Альбац: Почему не введены санкции против России и Беларуси, но введены против островов Макдональд, где люди не живут, а живут пингвины? Этот вопрос задала ведущая очень популярной в Америке воскресной программы Face the Nation министру торговли. Он на это ответил, что таким образом Соединенные Штаты избегают арбитражных судов: если ввести против одних стран и не ввести против других, то тогда те, против кого введены эти санкции, пойдут в арбитражи и будут их оспаривать. Объясните, какая тут логика?
Рори МакФаркуар: Мне кажется, логика немножко другая. Они говорят: ну, Россия и Беларусь — это отдельный вопрос. На них уже есть санкции. Не пошлины, а санкции. И поскольку активно идут переговоры, якобы если ввести еще и пошлины, это будет мешать ходу переговоров. Объяснение довольно простое. Не думаю, что это отражение особой любви Трампа к Путину, хотя это тоже не очень понятно.
Призрак Великой депрессии
Евгения Альбац: Последний вопрос, конечно, о ближайшем будущем. Больше всего сейчас пугают прогнозы известных инвесторов, которые говорят о том, что буквально завтра может наступить крах, что обрушатся не только большие компании, но и малые бизнесы. Опять заговорили о том, что это приведет к тому, что происходило во времена Великой депрессии. Константин Сонин, профессор Чикагского университета, написал, что если задача Трампа — обрушить доллар, а мы видим, что доллар падает, то тогда он поступает абсолютно правильно, и таким образом доллар перестанет быть мировой валютой, и так далее. Короче, страхов очень много.
Кирилл Рогов: Вообще кризис — это нормально. У экономистов и бизнесменов есть такой девиз: Don’t waste the crisis. Не пропустите кризис, потому что кризис это изменение, это развитие. Но всякий кризис имеет потенциал свалиться в катастрофу, это тоже нужно помнить. И если мы посмотрим на историю, то таких периодов, когда Великая Империя, испытывая некоторые, казалось бы, не столь страшные внутренние проблемы, вдруг начинает действовать таким образом, что эти проблемы разворачиваются в катастрофу, — таких примеров немало в истории. Но очень опасным выглядит то, что хаотическая экономическая политика в исполнении Трампа соседствует с подрывом геополитического могущества Америки. Подрыв геополитического могущества Америки — это разрушение ее традиционных альянсов, которые отличались тем, что они существовали в течение многих десятилетий, вне зависимости от того, какой президент приходит к власти. Потрясающим образом американская политика была устроена с высокой сменяемостью внутриполитических повесток, экономических решений, и при этом чрезвычайной устойчивостью контура. В этом была невероятная сила американской демократии, как она воспринималась в мире. И именно это удивительное свойство американской политики Трамп подрывает. Он подрывает геополитическую мощь Соединенных Штатов, разрушая традиционные альянсы и выставляя Соединенные Штаты как ненадежного партнера. Мне кажется, что в перспективе это создает реальные угрозы со стороны американского долга, который в значительной степени опирается на представление о геополитическом могуществе Соединенных Штатов и его несокрушимости. И здесь возникают действительно очень неприятные перспективы. Но может быть миру и Соединенным Штатам удастся выкрутиться, и это будет просто кризис, который обновит все, а не повернет на траекторию катастрофы.
Евгения Альбац: Доллар может перестать быть резервной валютой?
Рори МакФаркуар: Я думаю, что это возможно только в очень долгосрочной перспективе, потому что на сегодняшний день нет другой валюты, которая готова заменить доллар в международных транзакциях. Так что в краткосрочной перспективе об этом я не очень беспокоюсь. Надо еще помнить, что то, что мы наблюдаем в последние дни, это не стихийное бедствие. Это не крах рынков образца 1998‑го в России или 2008‑го по всему миру. Это совсем другое явление. То, что мы наблюдаем, это последствия конкретных политических решений американской администрации. Это означает, что они могут отступать назад. И если они отступят, то могут в любой момент стабилизировать рынки.
Видеоверсия:
Справка:
Кирилл Рогов окончил филологический факультет МГУ и начинал карьеру как историк русской культуры 18–19 века. Был колумнистом «Коммерсанта», «Ведомостей», редактировал проекты «Полит.ру» и «Ин Либерти», работал научным сотрудником Института экономики переходного периода им. Егора Гайдара. В эмиграции основал аналитический проект Re: Russia и стал еженедельным автором проекта Сахаровского центра* «Страна и мир».
Рори МакФаркуар — главный экономист инвестиционной компании, в прошлом специальный помощник президента Обамы и старший директор по международной экономике и финансам в Национальном совете безопасности в администрации Барака Обамы. После ухода из правительства работал старшим вице-президентом «Мастеркарт». Много лет работал в России аналитиком Goldman Sachs, хорошо говорит по-русски.
* Евгения Альбац, Кирилл Рогов, Сахаровский центр в РФ объявлены «иностранными агентами».