Восемь с половиной десятилетий тому назад, 1 декабря 1939 года, Отто Вилле (Вильгельмович) Куусинен оказался в кабинете Сталина. Ему предстояло сыграть вполне театральную роль — изобразить главу «народного», подлинно пролетарского правительства Финляндии, с которым сталинский СССР мог бы заключить договор о дружбе. Новое правительство должно было пока располагаться в курортном городке Териоки (ныне Зеленогорск) — Сталин с Молотовым поставили крест на действующем правительстве соседа, которое не уступило Советскому Союзу требуемые территории. После инсценировки обстрела советской территории со стороны Финляндии, организованной главным ленинградским чекистом Сергеем Гоглидзе, советские войска вторглись в республику, началась бомбежка Хельсинки.
По логике Молотова, которую он излагал еще за месяц до вторжения послу в Швеции и посреднику во многих неформальных переговорах Александре Коллонтай, советские войска должны были занять Хельсинки за «три дня». В январе 1940‑го, после того как не получилось за «три дня», и даже за несколько дней к его 60‑летию в декабре 1939‑го, Сталин рассуждал: «Мы не хотим территории Финляндии», просто надо сделать так, чтобы она стала «дружественной державой». Советским трудящимся и военнослужащим объяснили, что это освободительный поход — освобождали от «фашистской милитаристской клики» белого финского правительства, под гнетом которого страдал финский народ. В свою очередь, финский народ должен был встретить советские войска с цветами — в этом был убежден, например, начальник политуправления РККА Лев Мехлис.
Что там думал Отто Вилле о плане Сталине, сказать трудно. Фигурой Куусинен был весьма противоречивой, часто колебался с линией партии, опыт коммунистического переворота в Финляндии для него лично оказался неудачным, вряд ли у него были какие-то иллюзии по поводу того, что финский пролетариат воспримет свое «освобождение» с энтузиазмом. Но куда ему было деваться — почти все руководство финского пролетариата находилось или в тюрьмах, или в могилах, вторая жена Отто Вилле прочно сидела в сталинских лагерях, как и сын Эса. Сталин, вероятно, поощрил отца освобождением сына уже в том самом 39‑м. В связи с дефицитом национальных кадров его даже пришлось ввести в «народное» правительство.
Новый пост для Куусинена был настолько унизительным, что он возненавидел Сталина, и в хрущевскую оттепель принял активное участие в разоблачении культа личности, а на знаменитом Пленуме 1957‑го, когда старая гвардия пыталась сместить первого секретаря, жестко встал на защиту Никиты Хрущева, за что получил позицию секретаря ЦК. Историческая мифология приписывает ему покровительство Юрию Андропову, во всяком случае будущий председатель КГБ рассказывал Георгию Арбатову, что Куусинен, будучи председателем Верховного совета Карело-Финской ССР, выручил его от серьезных неприятностей во время «ленинградского дела». Наши национал-патриоты по этой причине числят его в политических «дедушках» Михаила Горбачева, а значит, в развале СССР...
Впрочем, если вернуться в холодный декабрь тридцать девятого, то можно застать такую мизансцену. В Териоки за каким-то чертом отправился корреспондент «Гудка», правительство он не обнаружил, о чем и сообщил в редакцию, что, естественно, стало известно компетентным органам. Надо ли говорить, что о судьбе этого «веселого репортера» с тех пор ничего не было известно.
Итак, требование территорий соседней страны (финны же не знали, что секретными протоколами пакта Молотова-Риббентропа они переданы в «зону влияния» Сталина) после неудачи процесса, который потом назовут «финляндизацией», то есть усилением влияния соседней большой страны на страну маленькую при формальном сохранении ею суверенитета. Намерения Сталина еще летом 1939‑го прекрасно понимал переговорщик с финской стороны, в 1940—1941‑м — посол Финляндии в Москве, а после войны — премьер и президент Юхо Кусти Паасикиви: «Россия хочет превратить нас, аналогично Эстонии и Латвии, в некое подобие вассальных государств».
Вторжение под инсценированным предлогом. Пиар-сопровождение в виде ключевого тезиса об освобождении братского народа (как осенью того же года это было проделано с Западной Украиной и Западной Белоруссией, отторгнутыми от Польши). В рамках пиар-плана появилась песня братьев Покрасс и циничного, но весьма одаренного рифмоплета Анатолия Д’Актиля-Френкеля:
«...Много лжи в эти годы наверчено,
Чтоб запутать финляндский народ.
Раскрывайте ж теперь нам доверчиво
Половинки широких ворот!
Ни шутам, ни писакам юродивым
Больше ваших сердец не смутить.
Отнимали не раз вашу родину —
Мы приходим ее возвратить...»
Представление о кампании как о блиц-криге («три дня») с имитацией сотрудничества с марионеточным правительством. Уже 1 декабря вышел приказ Берии о подготовке к прибытию 26,5 тысячи финских военнопленных, что означало самодовольное планирование второй Катыни, только теперь с уничтожением не польских, а финских военнослужащих.
Ошибочные представления о настроениях в обществе: разведка докладывала о нюансах в маневрах политиков, но провалила «финские исследования» — никто не понял, что для финского пролетария его страна важнее марксизма-ленинизма, да еще в сталинском экспансионистском исполнении. К тому же на глазах у «Суоми-красавицы» Эстония, Латвия и Литва постепенно превращались в протектораты Сталина.
Красная армия встретился серьезнейшее сопротивление. Весь мир, включая «дружественного» Гитлера, увидел, что она отнюдь не всесильная: уже через две недели после начала вторжения 163 дивизия потеряла треть личного состава и была обращена в бегство. Та же участь постигла 44‑ю дивизию. Официальные оценки потерь Красной армии в Зимней войне — более 126 тысяч военнослужащих, на сто тысяч больше, чем потеряла финская армия.
Разгромленная советская колонна в Финляндии, 1 января 1940 года. Фото: SA-KUVA-ARCHISTO
Зачем нужна была эта бойня, столь быстро завершенная Сталиным в марте 1940‑го, после того как он стал задумываться именно о цене войны, так и не стало понятно. Вопрос «зачем?» не задавала себе масса несчастных красноармейцев, многие из которых попали в плен или стали дезертирами. Зато в столицах, судя по донесениям органов, многие представители продвинутой публики такие вопросы задавали. Например, один из «спартаковских» братьев Старостиных — Александр, который считал, что «финны не могут угрожать Ленинграду» (в 1942 году он вместе со всеми своими знаменитыми футбольными братьями пойдет по этапу и выйдет из ГУЛАГа только после смерти деспота).
Тогда финны не могли и не собирались угрожать Ленинграду. Своими действиями Сталин превратил Финляндию в злейшего врага СССР, а то, что происходило в период Великой Отечественной, называлось финнами «войной-продолжением». Сомнения закрадывались в души людей, способных к совестливому и критическому анализу. В 1943 году Александр Твардовский написал чрезвычайно эмоциональное и недоуменное стихотворение «Из записной потертой книжки...», вспоминая несчастного юного красноармейца, вмерзшего в финский лед, и отождествляя себя с ним:
«...Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу...»
«Было нечто, мешавшее душевно стремиться на эту войну Советского Союза с Финляндией так, как я стремился, даже рвался попасть на Халхин-Гол», — вспоминал годы спустя Константин Симонов.
«Война, развязанная Сталиным, повлекла за собой именно то, что он пытался предотвратить, — пишет в своем фундаментальном труде «Сталин» историк Стивен Коткин. — Ничто не свидетельствовало об ухудшении положения СССР более четко, чем Финляндия, война с которой стоила Советскому Союзу столько крови, денег и репутационных издержек».
...Спустя почти двадцать лет Отто Вильгельмович Куусинен пригласил в свою квартиру в Доме на набережной молодого публициста из журнала «Новое время» Георгия Арбатова и предложил ему присоединиться к группе неортодоксальных интеллектуалов для работы над неортодоксальным же учебником «Основы марксизма-ленинизма» — дело было после XX съезда, открылось окно возможностей. Работа заняла больше двух лет. Несмотря на доверительные отношения, Отто Вилле никогда не рассказывал о том, как он работал в териокском правительстве. Конечно, это же был один из эпизодов унижения. В 1962‑м Куусинен и Микоян были двумя членами президиума ЦК, поставившими под сомнение целесообразность размещения ракет на Кубе. Умер несостоявшийся финский руководитель незадолго до отставки Хрущева. И так и лежит в некрополе у кремлевской стены. Вместе с другими дорогими товарищами.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
