Наша лучше всех

Качества бывают нейтральные, без встроенной моральной ориентации: предпочтение блондинок брюнеткам в целях досуга — чистая вкусовщина. Но эта нейтральность испаряется, когда речь заходит, например, о приеме на работу и цвет волос становится параметром дискриминации. Бывают, однако, качества с исходной моральной окраской, в том числе такие, которые очень трудно представить в положительном свете. Может ли человек быть лгуном, лицемером, хамом — в хорошем смысле? Я нарочно привожу предельные случаи, но для меня национализм — из числа именно таких. Выделять группу из всего человечества и приписывать ей выдающиеся свойства только на том основании, что сам к ней принадлежишь, позорно и безнравственно.
Но если не бывает национализма в хорошем смысле, можно попытаться определить ситуации, когда он как минимум простителен. В основном это ситуации исторические, они относятся к первоначальной фазе национального пробуждения и формирования нации из одного или нескольких этносов. Классический пример — осознание немцами своего единства в ходе наполеоновских войн под влиянием идей Иоганна Готфрида Гердера. Увы, мы знаем, чем увенчался этот тевтонский ренессанс столетие с лишним спустя.
Есть, конечно, и менее грустные прецеденты. Поляки открыли для себя национализм практически одновременно с немцами, и хотя собственной государственности им пришлось ждать довольно долго, они сформировались как нация в пищеварительных трактах двух империй, посрамив подвиг библейского пророка. Плодом американского национализма стала первая в истории демократическая республика с письменной конституцией. Вспышки стихийного национализма случались, конечно, и в далеком прошлом, но только в последние столетия европейской истории их результатом стало образование государств нового типа, пришедших на смену империям, — государств-наций, таких как Франция или Соединенное Королевство.
C образованием такого государства роль национализма, как правило, заканчивается, ему на смену приходит патриотизм, о котором можно поговорить отдельно, но в котором, по крайней мере, едины все этнические компоненты. Национализм внутри государства-нации в нормальных условиях невозможен. А когда он все же воспаляется, как, например, в канун Первой мировой, у него есть особое историческое название — шовинизм. Сегодня это слово вышло из употребления в пользу другого, куда более прямого и всеобъемлющего — расизм.
Носителем первичного национализма обычно становится культурная элита, и в России это были братья Киреевские и Аксаковы, чей персидский маскарад и немецкие идеи были вполне трогательны и безобидны, что уже труднее сказать о более мускулистой ксенофобии Данилевского, Леонтьева и Достоевского. Так или иначе, все шло к формированию нации внутри империи, если бы судороги этой империи не были продлены. Сталин на время воскресил национализм для военных нужд. Сегодня он отдан на откуп худшей части общества, и правительствующие временщики не очень понимают, с каким огнем они играют.
Первичный национализм обычно выполняет функцию межэтнической спайки — покойная Югославия не выдержала этого экзамена, но в Великобритании, к примеру, англичанам никогда не приходило в голову объявить себя «титульной» нацией. Те, кто это делает сегодня в России, закладывают под нее динамит.
Первичный национализм, как свидетельствуют те же Киреевские или Данилевский, основан на фиктивном понимании истории, но его угар спадает с формированием национального единства. Возвратный национализм российского типа не может не быть деструктивным в полиэтническом обществе, для которого единство сейчас, может быть, даже важнее, чем демократия. У него есть лишь одна функция — провокация. Чем слабее он контролируется, тем маловероятнее британский вариант, тем возможнее югославский.