Контррево­лю­ция Юрия Олеши

Юрий Карлович Олеша умер 50 лет назад, а мог бы умереть намного раньше, вместе со своими товарищами по цеху: Всеволодом Мейерхольдом, Владимиром Нарбутом и Исааком Бабелем.
Современники и суровые потомки, нашедшие каждому лыку место в соответствующей строке, были к Олеше немилосердны за неубедительные даже для него самого и сервильные статьи с 1936-го по 1956-й, когда он уже ничего не писал, потому что врать в творчестве не мог, а просто старался выжить. Я с такой позицией постсталинских присяжных решительно не согласна, хотя были люди, вышедшие из этого ада чистыми. Но в биографии Юрия Олеши есть не только лживые статьи, но и правдивые и талантливые произведения. Он сделал все, что мог, этот потомственный польский шляхтич из Елизаветграда.
Их было четыре мушкетера, вроде бы перешедших на сторону кардинала, евших его хлеб, но не отдавших ему подвески королевы. Валентин Катаев, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, а за Д’Артаньяна — Илья Ильф. Они вместе голодали в революционной Одессе, вместе шуточно сдавали в аренду богатому талонами на питание бухгалтеру возлюб­ленную Олеши Симочку Суок, которая решила не губить свою жизнь с нищим литератором. Но все-таки одна из сестер Суок, Ольга, Юрию досталась. И в «Трех толстяках» он расшифрует это имя — Суок — как «вся жизнь». В начале двадцатых четыре остряка перебрались в Москву, на подножный корм газеты «Гудок», так лихо описанной Ильфом в «Двенадцати стульях». Юрий Олеша имел ник «Зубило». Там паслись они все плюс Булгаков, одного только гениального Багрицкого советская печать не смогла ни к чему применить.
В 1924 году Олеша пишет совсем не безобидную сказку об идеальной, веселой, ­театральной революции: «Три толстяка». О революции, перпендикулярной октябрю. Без ВЧК, без военного коммунизма и красного террора. Это была революция бархатная, как театральный занавес, разноцветная, как улетевшие из рук поварят воздушные шары. И вы думаете, что мрачная и дремучая советская цензура не поняла? Черта с два! Роман напечатали только в 1928 году, и критика высказалась: «Призыва к борьбе, к труду, героического примера дети Страны Советов здесь не найдут». Да, не на книжке Олеши вырастали Павлики Морозовы.
А тут еще в 1927 году писатель протащил в «Красную новь» роман «Зависть». А это была сущая крамола, от социализма там не остается камня на камне. Главный антигерой — Андрей Бабичев, революционер и глава общепита. Его антипод — Иван Бабичев, «упадочник», своей «чернухой» омрачающий советскую румяную жизнерадостность. Десять дней сидел в ГПУ, сказал там про борьбу с системой с помощью «заговора чувств». Он взывает к массам, проклиная своего брата: «Жены, он плюет в суп ваш. Гоните его к черту! Вот подушка. Скажите ему: мы хотим подушек и спать каждый на своей подушке. Не трогай наших! Пули застревают в подушке. Подушкой задушим мы тебя». Для ГПУ и НКВД это было сложно, но Олеша написал еще и пьесу «Список благодеяний» — про акт­рису, составляющую список благодеяний и преступлений советской власти.
До советской власти наконец дошло, и в 1931 году пьесу запретили, а Олешу перестали печатать. Он пил без просыпа, за чужой счет, и голодал, и был совершенно одинок. Олеша останется навсегда васильком во ржи. Добротная советская рожь сжата, обмолочена, и мы до сих пор едим этот горький хлеб. А антисоветский, прекрасный, талантливый василек долго считался сорняком, пока не был поставлен в хрустальную вазу русской литературы.