Невольнику бесчестья

Ну, кажется, и на старуху случилась проруха. То есть на старика Ивана Демьянюка. После стольких тщетных попыток засудить этого охранника ­концлагеря Собибор (даже вездесущие израильтяне вынуждены были отпустить его из-под смертного приговора) свидетель все-таки нашелся. Ему уже 88 лет, и до Германии он не доедет, но показания даст. Всегда кто-нибудь выкарабкается из общей могилы — некстати для тех, кто сделал все «шито-крыто, чисто-гладко» и даже пепел жертв разбросал по огородам.
Этот свидетель, который парнишкой чудом уцелел в лагере смерти, на вопрос журналиста об адекватной мере наказания для бывшего охранника спокойно ответил: «Смертная казнь». И я подумала, что у тех, кто был в аду, свои оценки и свое правосудие. Будучи противником смертной казни, я не могу гарантировать, что если бы жизнь нюрнбергских подсудимых была пощажена, то через 20 лет они не стали бы звездами глянцевых журналов.
Нынче в моде сумки и майки с Че Геварой и кепки-кубинки с красной звездой. На Арбате торгуют советской атрибутикой. По Дрездену маршируют неонацисты. Если бы Нюрнберг не закончился виселицами, где гарантия, что не появились бы написанные в тюрьме Шпандау бестселлеры: «Окончательное решение еврейского вопроса», «Нанотехнологии в эксплуатации газовых камер» и «Труд делает узников свободными»? А также «Триумф нацистской экономики», «Гитлер и авиация», «Бухенвальд и рентабельность»? Геринг, Розенберг и прочие теоретики раздавали бы автографы, а другие видные нацисты участвовали бы как эксперты в телепрограммах на тему «Как я защищал фатерланд». Только возмездие без срока давности могло заставить Эйхмана спрятаться и сидеть тихо, как мышь. Да и то выкрали, осудили и казнили в Израиле.
Поэтому непонятны всхлипы и взвизги доброхотов, которые говорят: «Да он старенький, этот Демьянюк, да сколько же можно, да у него не было выхода, да пусть себе идет». Возникла новая категория злодеев: «невольники бесчестья». Что было делать бедному Демьянюку? Только гнать узников в крематорий, чтобы спастись самому. Что было делать надзирательнице Анне-Лизе Франк из по­вести Зофьи Посмыш «Пассажирка»? Участвовать в селекции, чтобы самой не стать узницей Освенцима. Что было делать несчастному солдатику СС? Открывать банки с «циклоном B», чтобы не послали на Восточный фронт. Что было делать бедному Хоннекеру, как не отдать приказ убивать каждого, кто полезет на Берлинскую стену? А то бы все перебежали в ФРГ. И ведь отпустили беднягу к дочери в Чили. Он старенький, он болен, пусть идет. А те, кого расстреляли у этой стены, молодые, здоровые, пусть себе лежат в могилах…
Цивилизованное правосудие неспешно и мучительно для судей и истцов. Оно боится ошибиться, покарать невинного, оно исключает муки и даже лишения для осужденного, оно не казнит… Это правильно. Мы люди, и даже с нелюдями обращаемся по-человечески. Но изолировать их навсегда — наше право. Чтобы не встречать палачей на улицах и не сидеть с ними за одним столом. По Державину, предполагавшему, что без ада не будет высшей справедливости: «Воскресни, Боже! Боже правых! И их молениям внемли: Приди, суди, карай лукавых, и будь един царем земли!»
Всегда есть выход: достойно умереть, обойтись без большой пайки, без званий и чинов. Можно ли было не вступать в КПСС? Можно ли не вступать в «Единую Россию»? Да ­запросто!
Должны ли ответить за свои деяния Войцех Ярузельский, который для борьбы с «Солидарностью» ввел в Польше «военное положение», и Виктор Черкесов, который уже после горбачевской амнистии, будучи начальником УКГБ по Ленинграду и области, завел последнее в СССР дело по «антисоветской» статье 70 УК?
На земле должен быть правый суд. Чтобы Тень знала свое место.