Генеральный комиссар госбезопасности* Николай Ежов коллекционировал пули, извлеченные из затылков знаменитых «врагов народа». Когда в конце его карьеры, 10 апреля 1939 года, чекисты арестовали бывшего наркома внутренних дел, к тому времени спившегося и совершенно деградировавшего, то во время обыска на его квартире нашли пакет с четырьмя сплющенными пулями. Каждая из них была аккуратно завернута в бумагу с подписанными фамилиями: «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов»… В старого большевика Ивана Смирнова пришлось стрелять дважды, поэтому пуль в свертке оказалось две. Кроме того, у Ежова изъяли шесть пистолетов, пять винтовок и охотничьих ружей, более ста подозрительных книг и брошюр, включая белоэмигрантские и иностранные издания, две пустых, одну недопитую и три полных бутылки водки, кое-какие вещи и одежду.
По сравнению с Ягодой, Берией или Абакумовым, невысокий и щуплый «Колька-книжник» оказался почти аскетом. Через неделю Ежовский район города Свердловска переименовали в Молотовский. Еще десять дней спус-тя Иосиф Сталин получил из НКВД протокол допроса Ежова, признавшегося в работе на польскую и германскую разведки, в связях с заговорщиками в рядах высшего комсостава Красной армии и в отравлении собственной жены Евгении Хаютиной, покончившей с собой осенью 1938 года.
Британский дипломат докладывал в Лондон: «Сталин дал Ежову НКВД, чтобы уменьшить власть этой кошмарной организации»
Прошло почти тридцать пять лет. В частных разговорах пенсионер Вячеслав Молотов** подчеркивал политическую лояльность и преданность сталинского наркома большевистской партии: «Ежов не был враждебным, он перестарался — Сталин требует усилить нажим. Это немного другое. Он не из подлых чувств. И остановить невозможно. Где тут остановить? Наломал дров и перестарался».
Увлекся то есть. Сгорел на трудной работе.
Острие террора
25 сентября 1936 года Сталин, отдыхавший в Сочи, направил членам Политбюро телеграмму о необходимости заменить в должности наркома внутренних дел Союза ССР генерального комиссара госбезопасности Генриха Ягоду на Николая Ежова, председателя Комиссии партийного контроля ЦК ВКП(б), ранее возглавлявшего отдел руководящих партийных органов. На протяжении предшествующих месяцев Ежов отличился при подготовке сфабрикованного процесса по делу объединенного «троцкистско-зиновьевского центра». По мнению Сталина, органы ОГПУ на четыре года опоздали с разоблачением «заговорщиков»: еще в 1932 году некоторые бывшие деятели внутрипартийной оппозиции по инициативе и при участии Ивана Смирнова пытались наладить обмен информацией друг с другом и передавали сведения о положении в СССР Льву Седову — жившему в Париже сыну Льва Троцкого. 26 сентября 1936 года Ягода был смещен (назначен на полгода, до ареста, наркомом связи), а Ежов занял его должность, оставаясь по совместительству секретарем ЦК и председателем Комиссии партийного контроля. Лишь 11 октября последовало соответствующее постановление Политбюро.
Отставка кадрового чекиста Ягоды вызвала положительную реакцию. Обреченный Николай Бухарин, редактировавший «Известия», наивно радовался: «Ежов, хоть человек малоинтеллигентный, но доброй души и чистой совести… Он не пойдет на фальсификацию». Британский дипломат Аретас Экерс-Дуглас докладывал в Лондон: «Сталин дал Ежову НКВД, чтобы уменьшить власть этой кошмарной организации. Поэтому назначение Ежова следует приветствовать». Расстрел в августе 1936 года Льва Каменева, Григория Зиновьева и других подсудимых по делу «троцкистско-зиновьевского центра» казался кульминацией политики Сталина. На самом деле это было прелюдией Большого террора, двухлетнего периода с осени 1936-го по осень 1938 года, получившего в истории СССР название «ежовщина».
В массовом сознании «ежовщина», как правило, связывается с расправами над представителями советской элиты, военачальниками, интеллигенцией и городским «средним классом» СССР. В кругах маргинальных публицистов до сих пор существует популярный миф о некоей «русской революции», якобы совершенной Сталиным в 1937–1938 годах ради зачистки государственного аппарата от инородцев и космополитов накануне войны. Однако о главных целях террора мы можем судить по количеству жертв среди самой многочисленной социальной группы — советского крестьянства.
Раскрестьянивание
В 1930–1935 годах в результате большевистской коллективизации и искусственно вызванного массового голода советский народ понес огромные демографические потери, превысившие 7 млн человек. Всего за шесть лет на этапах депортаций и в спецпоселках погибли сотни тысяч раскулаченных, жертвы Голодомора 1933 года составили не менее 6,5 млн человек, в местах заключения погибли более 140 тыс. осужденных. Органы ОГПУ-НКВД расстреляли более 30 тыс. «врагов народа» по обвинениям в «контрреволюционных преступлениях» (для сравнения: в царской России по уголовным и политическим мотивам, включая жертв военно-полевых судов, за тридцать пять лет, с 1875 по 1910 год, были казнены 8–10 тыс. человек; за сорок лет, с 1875 по 1915 год, в местах заключения умерли 126 тыс. заключенных).
Тысячи крестьян погибли при подавлении антиколхозных восстаний 1930–1932 годов, еще несколько тысяч попали под расстрел по обвинениям в хищении «социалистической собственности». В годы первой пятилетки коммунисты прикрепили крестьян к государственным предприятиям по обработке земли с фиктивной оплатой тяжелого физического труда, а деревню сдавили в колхозных тисках. Только такая нерентабельная система позволила Коммунистической партии предотвратить социальный взрыв и удержать власть в стране с сельским большинством населения.
Однако к середине 1930-х в деревне накопился значительный протестный потенциал. Из мест заключения освободились осужденные в начале коллективизации на сроки от трех до пяти лет, в родные места возвращались ссыльные. С момента формального окончания Гражданской войны чекисты накапливали учетные материалы на явных и скрытых «врагов народа», количество которых резко выросло во время коллективизации. Правая оппозиция, по мнению Молотова, «была главной опасностью», так как «отражала деревенскую, кулацкую сущность, а за кулаками шли многие крестьяне зажиточные», «страна-то крестьянская». Поэтому «ежовщина» в первую очередь требовалась Сталину, чтобы подавить скрытый протест против каторжного колхозного строя и раскрестьянивания огромной страны. Только так органы НКВД могли обеспечить устойчивость власти партийной номенклатуры, владевшей огромной коллективной собственностью и трудовыми ресурсами закрепощенного населения СССР.
Именно крестьяне — колхозники, единоличники и раскулаченные — стали основными жертвами расстрелов во время «ежовщины». За период с 1 октября 1936 года по 1 июня 1938 года органами НКВД были расстреляны 556 259 «врагов народа», доля крестьян среди них составила 60%. Затем шли представители потенциально опасных групп — учтенные чекистами чины белых армий, участники крестьянских восстаний, оппозиционных политических партий и организаций, «бывшие люди» и т.д. Параллельно подвергалась физическому уничтожению бóльшая часть клира Русской православной церкви и наиболее активных мирян.
Попутно зачищались государственные, партийные, хозяйственные и военные кадры, деятели науки и культуры, чтобы не только избавиться от сомнительных персонажей, но и обеспечить перспективы молодым выдвиженцам. По плану Сталина все отрасли управления в СССР заполняли партийные работники, «умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие их проводить в жизнь». В других кандидатах сталинский аппарат не нуждался. Идеальным исполнителем сталинских директив стал Ежов.
Гуманный, мягкий, тактичный
По официальной версии, Николай Ежов родился в 1895 году в Санкт-Петербурге в семье литейщика, но это могло быть и выдумкой будущего наркома, написавшего свою автобиографию в 1921 году. Не исключено, что он не хотел афишировать детали семейной истории, скрывая, например, литовскую национальность матери. Образование Ежова исчерпывалось одним классом начального училища и курсами марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б). Молотов отмечал его правоверный статус с идеологической точки зрения: «Ежов — дореволюционный большевик, рабочий. Ни в каких оппозициях не был… Хорошая репутация». Во время Первой мировой войны молодой слесарь служил нижним чином в 172-м пехотном Лидском полку, в 1915 году получил ранение, затем работал мастером в артиллерийских мастерских и на Путиловском заводе. В большевистскую партию вступил в марте 1917 года.
Усердная карьера Ежова — это последовательный путь наверх одного из маленьких людей, которых Сталин как-то назвал «винтиками» всемогущего и всеобъемлющего партийного аппарата. Начав с должности секретаря партячейки в Саратове, Ежов вскоре стал политруком, затем военным комиссаром в Казани и так в 1921 году попал в номенклатурную систему райкомов и обкомов. В Киргизии и Казахстане Ежов беспощадно боролся с любыми отклонениями от генеральной линии и снискал известность как «крепкий парень», прилежный и дисциплинированный работник.
«Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек», — вспоминали о нем современники, включая даже бывших репрессированных конца 1920-х — начала 1930-х годов. Ежов любил петь, плясать, поддерживал знакомства с артистами и писателями, с удовольствием посещал импровизированные литературные вечеринки. Разглядеть в нем «кровавого карлика» никто не смог.
В 1927 году из Казахстана Ежов перешел в центральный аппарат ВКП(б) и далее работал в организационно-распределительном отделе. Кровавый 1930 год, связанный с форсированной «ликвидацией кулачества» и подавлением тысяч антиколхозных восстаний, Николай Иванович провел в должности заместителя наркома земледелия СССР и непосредственно участвовал в проведении коллективизации. По мере ужесточения режима должности Ежова становились все более ответственными: он состоял членом Центральной комиссии по чистке партии, заместителем председателя Комиссии партийного контроля, заведовал промышленным отделом и отделом руководящих партийных органов ЦК.
Ежов любил петь, плясать, поддерживал знакомства с артистами и писателями, посещал импровизированные литературные вечеринки. Разглядеть в нем «кровавого карлика» никто не смог
Настоящий взлет Ежова начался зимой 1934–1935 года после убийства в Ленинграде Сергея Кирова. Ягода не слишком обрадовался ценному указанию Сталина искать убийц среди «зиновьевцев», зато Ежов от имени ЦК рьяно начал курировать и контролировать следствие, а затем и судебный фарс в виде «процесса» над Зиновьевым и Каменевым.
Осенью 1936 года спокойный маленький человек занял освободившийся кабинет наркома внутренних дел Союза ССР. Вероятно, по своим личным и душевным качествам Николай Ежов совсем не был кровожадным злодеем. Но вряд ли ему приходило в голову, что он собирается творить что-то бесчеловечное. Ежов был сталинской функцией ровно в той степени, в которой сам Сталин олицетворял коллективную волю партийной номенклатуры. В ближайшие два года органам НКВД предстояла трудная задача: репрессировать почти полтора миллиона человек и расстрелять из них не менее шестисот-семисот тысяч. А нарком Ежов был идеальным исполнителем.
* Специальное звание начальствующего состава НКВД/НКГБ СССР в 1935–1945 годах.
** Председатель Совнаркома СССР
в 1930–1941 годах, народный комиссар, министр иностранных дел СССР в 1939–1949, 1953–1956 годах.
