Весной 1936 года Николай Бухарин побывал в Европе. Своего бесславного конца главный редактор «Известий» еще не предчувствовал и усердно играл роль верного сталинца. В скором времени униженного Бухарина ждали самооплевывание, позор и пуля в затылок на расстрельном полигоне «Коммунарка». Однако Иосиф Сталин отличался своеобразным чувством юмора: он не только предложил обреченному человеку провести два месяца на Западе, но еще и разрешил его молодой жене, Анне Лариной, выехать в Париж к мужу. Бухарин входил в состав специальной комиссии, члены которой вели переговоры о покупке архива Карла Маркса. От имени собственников — немецких социал-демократов — выступали меньшевики Федор Дан и Борис Николаевский. По воспоминаниям Николаевского, Бухарин хвастался своим участием в работе над проектом новой Конституции Союза ССР, отмечая и роль Карла Радека.
Над «Карлушей», как звал бывшего троцкиста Бухарин, Сталин тоже изрядно «пошутил». Конечно, он никогда не забывал убийственной эпиграммы, которую Карлуша сочинил на Клима Ворошилова, как-то назвавшего Радека «хвостом Троцкого». В ответ язвительный Радек скаламбурил: «У Ворошилова тупая голова, все мысли в кучу свалены. И лучше быть хвостом у Льва, чем задницей у Сталина». Тем не менее в 1936 году Радек стал членом конституционной комиссии. Зимой 1937 года его осудят на 10 лет лагерей по второму Московскому процессу, а весной 1939-го будущий руководитель ленинградских чекистов Петр Кубаткин организует убийство Радека в камере Верхнеуральского политизолятора.
Три статьи
Инициатива принятия новой Конституции принадлежала Сталину. Она была частью его политических мероприятий по легитимизации и закреплению власти номенклатуры ВКП(б) над населением СССР — над всем, а не только загнанным в колхозы и лагеря. Партийные функционеры делегировали друг другу властные полномочия, контролировали цены, зарплаты, местожительство и перемещение советских людей, уровень потребления и занятости. Они распределяли также материальные ресурсы и продовольствие — в зависимости от категории снабжения, полезности и стратификации трудящихся; устанавливали образовательный и культурный ценз; придавали догматам официальной идеологии черты верообразности, побуждая население верить в неизбежность обещанной утопии.
Конституция закрепляла господствующее положение бюрократии ВКП(б), что упраздняло даже декларативную самостоятельность Советов
В феврале 1935 года, вскоре после убийства Сергея Кирова и расширения драконовских полномочий органов НКВД, VII съезд Советов СССР принял решение об изменении Конституции 1924 года. «Победа социализма дала возможность перейти к дальнейшей демократизации избирательной системы, к введению всеобщего, равного, прямого избирательного права при тайном голосовании», — подчеркивали позднее авторы «Краткого курса истории ВКП(б)».
5 декабря 1936 года, накануне очередного витка государственного террора, связанного с именем Николая Ежова, только что назначенного наркомом внутренних дел, Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов принял новую Конституцию. Ее первые три статьи торжественно сообщали: 1. «Союз Советских Социалистических Республик есть социалистическое государство рабочих и крестьян»; 2. «Политическую основу СССР составляют Советы депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в результате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата»; 3. «Вся власть в СССР принадлежит трудящимся города и деревни в лице советов депутатов трудящихся».
Подлинный смысл вышеназванных статей заключался в том, чтобы прекратить всякие дискуссии по поводу природы сталинского государства и его социальной организации.
Государственная «крепость»
Бухарин наивно верил, что благодаря новому Основному закону исчезнет категория «лишенцев»* — наследие классовой борьбы времен революции и Гражданской войны. А это-де станет шагом к демократическому устройству СССР. И категория «лишенцев» действительно исчезла. Но взамен сталинская Конституция утвердила государственное закрепощение и неравенство всего «подсоветского» населения. Последующие статьи Конституции звучали так: «Экономическую основу СССР составляют социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, утвердившиеся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства, отмены частной собственности на орудия и средства производства и уничтожения эксплуатации человека человеком» (ст. 4), «Социалистическая собственность в СССР имеет либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности» (ст. 5). При этом из советских законов, включая устав сельскохозяйственной артели, прямо следовало, что «кооперативно-колхозная собственность» — разновидность той же самой государственной собственности.
Апологеты сталинского государства до сих пор подчеркивают, что Конституция 1936 года гарантировала власть Советов (ст. 2, ст. 30–56 и др.), свободу слова, печати, собраний, митингов, шествий, демонстраций, право объединения в общественные организации (ст. 125–126) и т.д. Это была чистая фикция*. Руководящим ядром «всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных», впервые и официально провозглашалась Коммунистическая партия (ст. 126). Тем самым на институциональном уровне закреплялось господствующее положение бюрократии ВКП(б), что упраздняло даже декларативную самостоятельность Советов, игравших роль ширмы для однопартийной вертикали еще с 1918 года. Сам Сталин заявил, что Конституция «оставляет в силе режим диктатуры рабочего класса, как оставляется без изменения нынешнее руководящее положение Коммунистической партии».
Естественно, что ядро ВКП(б) превращало любую общественно-политическую деятельность в туфту. Большевики непрерывно воздействовали на общество при помощи средств массовой информации, искусства, образования и специфических групп социального актива, существовавших наряду с партячейками в каждой группе населения и в каждом отдаленном пункте — вплоть до полярных зимовок и дрейфующих льдин. Разновозрастные активисты с подлинным или мнимым энтузиазмом участвовали в мобилизационных кампаниях, создавали необходимый эмоциональный фон, призывами и примером побуждали трудящихся одобрять, поддерживать и выполнять мероприятия государственных, партийных и карательных органов. В конце 1930-х годов пропагандистские функции в СССР выполняли не менее 250 тыс. человек, в том числе более 112 тыс. постоянно занимались устной пропагандой. При этом в своей работе почти каждый активист воспроизводил шаблоны, требовавшие от слушателей не столько взаимного понимания и сочувствия, сколько определенного поведения, нужного власти в данный момент.
Система пропагандистских мифов и фикций, к согласию с которыми принуждалось население, превратилась в уникальный управленческий инструмент. Среди наиболее ярких — фикции «демократических выборов в Верховный Совет СССР», «трудового энтузиазма широких масс», «веселой колхозной жизни», «бесклассового общества», «морально-политического единства» и т.д.
Таким образом сталинская Конституция утверждала тотальную экономическую и материальную зависимость населения от государства, в котором властью и собственностью распоряжался новый привилегированный класс — номенклатура ВКП(б). Каждый, кто покушался на «общественную, социалистическую собственность», объявлялся врагом народа (ст. 131). Соответственно, статья 12-я Конституции, провозглашавшая принцип социализма «от каждого по его способностям, каждому — по его труду», в условиях однопартийного государства означала, что материальные блага в нем распределяются в зависимости от того, насколько труд и усилия того или иного советского человека служат укреплению и расширению политического и экономического монополизма ВКП(б), иными словами — насколько они полезны сталинцам. Что это означало на практике, хорошо известно: кто-то из советских людей становился героем соцтруда или лауреатом Сталинской премии, а кто-то — погибал в лагере или надрывался в колхозе за каждую «палочку» в табеле.
Роль витрины
Из Конституции 1936 года исчез один важный идеологический тезис, который, вероятно, Сталин счел чрезмерно откровенным. В декларации об образовании Союза ССР, бывшей составной частью Конституции 1924 года, говорилось, что новое союзное государство «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». В Конституции 1936 года об этом не было ни слова.
Однако Сталин ни в коем случае не отказывался от намерений сыграть на противоречиях между национал-социалистической Германией и «западными демократиями», чтобы взорвать мир между так называемыми буржуазными государствами. Еще в марте 1935 года в беседе с лордом-хранителем печати Великобритании, сэром Энтони Иденом Сталин заявил: «Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы — великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора». И уже зимой 1936–1937 годов торгпред СССР в Германии Давид Канделаки, выполняя указания Сталина, пытался зондировать почву о возможности улучшения советско-германских политических отношений, включая заключение дипломатических соглашений. Но тогда Гитлер еще не был заинтересован в сближении со Сталиным, и сделка не состоялась.
Система пропагандистских мифов и фикций превратилась в уникальный управленческий инструмент
Тем не менее в публичном пространстве Конституция 1936 года успешно играла роль витрины «свободного социалистического мира». Благодаря этой иллюзии, умело поддерживавшейся сталинской кликой, значительные слои западной интеллигенции видели в СССР силу, способную противостоять распространению фашизма в Европе. На самом же деле ни истинные интересы рабочих и крестьян, ни конституционные нормы для Сталина не имели никакого значения. Вплоть до начала войны с гитлеровской Германией все важнейшие решения принимались Сталиным и обсуждались лишь в его узком кругу. После 5 декабря 1936 года важнейшими задачами для него оставались две: организация государственного террора для окончательного закрепления диктатуры большевиков внутри страны, а на международной арене — достижение политических соглашений с Третьим рейхом в тщетной надежде избежать или хотя бы оттянуть большую войну с Гитлером. «Великая демократическая» сталинская Конституция играла в этой схеме банальную роль политического и идеологического прикрытия.
Конституция закрепляла господствующее положение бюрократии ВКП(б), что упраздняло даже декларативную самостоятельность Советов
* Согласно конституциям 1918 и 1924 годов были лишены избирательных и других прав целые категории граждан, до революции принадлежавшие к так называемым эксплуататорским классам (в том числе дворяне, интеллигенция, бывшие чиновники и т.д.).
* Для советских диссидентов 1960-х наличие этих статей было основанием выдвинуть требование к властям: «Соблюдайте вашу Конституцию!»
