23 августа 1939 года я был приглашен на веселую вечеринку к сыну португальского посла в Варшаве… все чувствовали себя беззаботно и радостно… Мы пили хорошие вина, беспрестанно танцевали…» Так начинаются воспоминания 25-летнего выпускника варшавской элитной дипломатической школы Яна Козелевского. Наутро его разбудил стук в дверь — секретный приказ о мобилизации предписывал ему, офицеру запаса, явиться в казармы своего полка в городок Освенцим на польско-немецкой границе. Легкая тревога, которую вызвала эта повестка, вскоре улеглась: ясно же, речь идет о самых обыкновенных сборах. «Возможно, все не так плохо и даже предстоит что-то интересное. Я припомнил, что Освенцим находится в красивых местах, среди равнин. И представил себе, как несусь по ним в офицерской форме на прекрасном армейском скакуне. Я надел свои лучшие сапоги. Как будто готовился к военному параду». Легкомыслие? Разве молодой дипломат не понимал, что Европа в шаге от мировой войны, а Польша — очередная, наиболее вероятная жертва Германии? Задним умом все крепки, а тогда союзники Польши — Франция и Великобритания — заклинали ее не проводить мобилизацию, чтобы «не провоцировать Гитлера», — никому не хотелось воевать, оставалась иллюзия, что агрессора можно умиротворить.
Свидетельство донесено, пластинка много раз выслушана, а «окончательное решение еврейского вопроса» продолжало осуществляться методично и беспрепятственно
В день, когда началась эта история, 23 августа, был подписан Пакт Молотова — Риббентропа, и новый раздел Польши был предрешен, но об этом молодой щеголеватый офицер уж точно знать не мог, как не мог представить себе, с чем будет связан в памяти потомков Освенцим. 1 сентября на приграничный город обрушились авиабомбы. Еще несколько дней спустя Козелевский попал в плен к русским, и только в силу счастливой случайности имя его не высечено на стене катынского мемориала. Зато его второе имя, полученное в подполье, — Ян Карский — значится в списке Праведников мира и написано на пьедесталах памятников в Варшаве, Лодзи, Нью-Йорке, Вашингтоне и Тель-Авиве.
Неудобная правда
На экраны выходит документальный фильм «Ян Карский. Праведник мира» (режиссер Славомир Грюнберг, совместное производство США, России и Польши). Когда российский продюсер фильма Евгений Гиндилис сказал, что был потрясен книгой Карского «Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства», я почувствовала ни с чем не сравнимую радость — ведь и меня ни одна другая книга, которую мне приходилось переводить, не потрясла больше, чем эта. Когда она вышла в свет в издательстве CORPUS, мне хотелось бегать и раздавать ее на улицах. Теперь, отчасти благодаря нашему общему потрясению, каждый может увидеть и услышать настоящего Яна Карского (свой голос в русском дубляже ему отдал Сергей Юрский).
Семья Яна Карского — тогда еще Козелевского (слева направо): бабушка Аурелия, старший брат Мариан, отец Стефан, сестра Лаура, брат Йозеф и мать Валентина,1918 год
Свидетельство — дело жизни этого тайного посланника польского Сопротивления, связного между подпольем и польским правительством в изгнании, а также правительствами Англии и США. Два важнейших сообщения, которые Карский, тысячу раз рискуя жизнью, донес до политиков, — это сведения о размахе подпольного движения в Польше и существовании настоящего тайного государства со своей армией, прессой, школами и университетами, а еще невероятная правда о зверствах нацистов в гетто и лагерях уничтожения евреев на территории Польши. Главы о Варшавском гетто и лагере смерти, куда Карский, по просьбе польских евреев, проник в 1942 году, чтобы лично все увидеть и запомнить, трудно читать; документальные кадры фильма, снятые в тех же местах, тяжело смотреть. Что, казалось бы, нового мы узнаем? Стоит ли снова надрывать себе душу? От этой правды хочется отвернуться, ее удобнее не знать. Однако 17 декабря 1942 года министр иностранных дел польского правительства в изгнании Рачинский прочел по радио Би-би-си сообщение, составленное на основе доклада Карского, «о массовых убийствах сотен тысяч евреев».
Карский и его невеста, любовь всей его жизни Пола Ниренская, 1965 год
Карский, скромно называвший себя «граммофонной пластинкой», рассказал о том, что видел в гетто и лагере, довел это до сведения государственных деятелей. Разговаривал с еврейскими лидерами в Европе и Америке. Поведал все нескольким писателям с мировой славой, членам британского и американского ПЕН-клубов, «чтобы они пересказали это с большей силой и талантом, чем я». В фильме он с неподражаемым артистизмом показывает реакцию величественного Рузвельта. Свидетельство донесено, пластинка много раз выслушана, а «окончательное решение еврейского вопроса» продолжало осуществляться методично и беспрепятственно. Только Шмуль Зигельбойм, представитель «Бунда» в Лондоне, сделал все что мог, чтобы помочь своим братьям. А убедившись, что ничего не вышло, присоединился к ним — покончил с собой, отравившись газом. «Из всех смертей, — пишет Карский, — которые я повидал за эту войну, смерть Зигельбойма — одна из самых впечатляющих: она показывает, каким жестоким и страшным стал наш мир, где люди и народы отделены друг от друга бездной равнодушия и эгоизма».
Карский объявил себя «евреем-христианином, евреем-католиком» и назвал равнодушие, лицемерие и холодный расчет, с которым человечество отнеслось к истреблению евреев, «вторым грехопадением»
Неудобной для политиков оказалась не только правда о евреях, но и правда о польском Сопротивлении. «Польское государство и его правительство фактически перестали существовать», — было сказано еще в 1939 году в ноте Молотова, зачитанной польскому послу. Ко времени последних военных конференций союзников эта позиция фактически одержала верх над всеми свидетельствами. Польский премьер Сикорский трагически гибнет в авиакатастрофе, Сталин решает судьбу Польши, союзники соглашаются. «Поляки оказались в безвыходном положении», — скажет много лет спустя 84-летний профессор политологии Джорджтаунского университета Ян Карский.
«Второе грехопадение»
Тридцать с лишним лет он молчал о своем военном опыте: «Я ненавидел тогда весь мир и хотел отстраниться от него». Между ним и его женой Полой Ниренской, польской еврейкой, которую он встретил в 1954 году, было условлено никогда не говорить о прошлом. В 1978 году Карского нашел французский режиссер Клод Ланцман. Это он заставил нарушить молчание. Фильм «Шоа», составленный из рассказов свидетелей Холокоста, вышел на экраны
в 1985 году. Тогда мир увидел безжалостные кадры: плачущего, захлебывающегося слезами человека, которого язык не поворачивается назвать стариком. Но еще прежде, в 1981-м, Эли Визель пригласил Карского на проходившую в Вашингтоне конференцию освободителей узников нацистских концлагерей. Там он произнес свою сенсационную речь о том, что власти западных стран были осведомлены — в том числе лично им — об убийстве миллионов невинных людей и пожелали его не заметить. Карский объявил себя «евреем-христианином, евреем-католиком» и назвал равнодушие, лицемерие и холодный расчет, с которым человечество отнеслось к истреблению евреев, «вторым грехопадением». На другой день студенты профессора Карского встретили его аплодисментами. Дальше были награды, новые издания и переводы книги. Карский умер в 2000 году, в возрасте 86 лет.
Евреи Варшавского гетто садятся в поезд до Треблинки. Карский был свидетелем одной из таких сцен
Карский в Иерусалиме на съемках документального фильма, 1995 год
Многие задаются вопросом: выиграл он или проиграл? Но человеческая жизнь — не игра, ее можно только прожить, честно или подло. Слезы на глазах Яна Карского — вот, как мне кажется, главное в этом фильме. Остальное каждый зритель скажет себе сам.
Фото: lods, poland/polish history museum, chevy chase, usa/polish history museum, georgetown, usa/polish history museum, michai fajbusiwicz/jerusalem, israel/polish history museum
