Алексей Полихович
Алексей пришел на интервью с женой Татьяной. Одеты просто. На нем — футболка, на ней — фланелевая рубашка в клетку. Оба постоянно переглядываются и улыбаются. Алексей время от времени подмигивает жене. Поженились они в СИЗО 13 июля 2013 года. Накануне свадьбы Алексею в очередной раз продлили арест. После этого он отсидел в следственном изоляторе и колонии еще 2 года и 3 месяца.
Полихович часто оборачивается, смотрит на людей: «Мне даже в метро сейчас кайфово проехать. Много красок, люди в разной одежде», — Алексей выглядит довольным. Но когда речь заходит об отсидке, сразу становится серьезным.
Книги и сны
Чем вы занимались в тюрьме? Читали?
В СИЗО у меня было меньше времени — мы постоянно ездили по судам. По сути, жили в автозаках. А в колонии что еще делать? Читал, конечно. Книг было много, благодаря магазину «Фаланстер», который через Таню их передавал. Из последнего — «Эффект Люцифера» Филипа Зимбардо. В ней речь идет об эксперименте над студентами. Одни исполняли роль заключенных, другие — надзирателей. Книга о том, как мы быстро вживаемся в предлагаемые нам рамки. Читал сборник Варлама Шаламова. Там были среди прочего и «Колымские рассказы». После всех этих ужасов понимаешь: то, что я прошел, — это не страшно. Читали много прессы. Подписка работает, как на воле, только адрес колонии ставишь. Осужденные в основном читают всякий треш, а мы выписывали «Независимую», NT, «Комсомолку». Потом это расходилось, информационный голод страшный. Кто-то глушит телевизором, в основном всякой чушью — Рен-ТВ, рептилоиды. У меня за это время выработалось стойкое отвращение к голосу Киселева. Это даже не пропаганда, я не знаю, как это назвать.
«Я поступил в согласии со своими убеждениями. Увидел, что есть несправедливость, и исправил ее»
Когда уезжал, постарался забрать как можно меньше всего с собой. Какие-то книги, которые точно никому не будут интересны. Вещи оставил — они там нужнее.
Вещи оставить на зоне легко. А режим, привычки? Снится тюрьма?
Режим у меня быстро сломался. Сейчас встаю, когда надо куда-то бежать, с кем-то встретиться. Тюрьма не снится, но я думаю, со временем придет. После службы на флоте армия постоянно снилась. А тут еще дольше — три года. А в самой тюрьме как-то снился сон, что я налаживаю «коня» (веревка, протянутая по внешней стене из окна одной камеры к другой. — NT) в многоэтажном доме: что-то вроде апокалипсиса случилось, нельзя было выйти. Такое проникновение тюрьмы из подсознания в реальный мир, и наоборот.
Без сожалений
Если возвращаться к протестам на Болотной площади в 2012 году — был ли смысл идти? Если бы можно было отмотать назад — пошли бы?
Меня тогда не особо возбуждала повестка или какие-то лозунги. Я понял, что нужно идти, и пошел. Наверное, это ни к каким серьезным изменениям не привело. Но нельзя быстро изменить такую глобальную структуру, как государство. Поэтому я думаю, что в ближайшее время все будет только хуже. Это как в тюрьме. Ты понимаешь, что не можешь ничего изменить, результат будет прежним. И давление со временем накапливается.
Как вам кажется, мирный протест себя исчерпал?
Здесь каждому нужно решать для себя. Если это приемлемо для тебя самого, если считаешь это правильным — делай. Но сначала подумай дважды. Это хороший совет. Жалею ли я? А о чем мне жалеть. Я не признаю своей вины, я не совершал преступлений. Если бы я мог как-то избавить близких от всего, что они прошли за эти три года, я бы все усилия приложил. Но только это бы и изменил. Я поступил в согласии со своими убеждениями. Увидел, что есть несправедливость, и исправил ее. Не важно, кто нарушает закон и мои понятия о справедливости — человек в погонах и с дубинкой или кто-то еще. Я не могу пройти мимо этого. И я вмешался.
Чем планируете заниматься дальше?
Восстанавливаться в РГСУ я вряд ли буду. Хочу как-то связать свою жизнь с гуманитарными науками, со словом. Но ничего конкретного пока нет. Похожу на курсы, посмотрю, что будет получаться. О работе думал, конечно, надо же чем-то заниматься. Но тоже пока никакой конкретики.
Конечно, я думаю, что работодателей будет смущать мой срок. «К нам пришел осужденный по «Болотному делу», вдруг он устроит нам профсоюз?» Здесь в какой-то мере все эти интервью мне мешают, наверное. Но я не думаю об этом в таком ключе. Очень много людей мне помогали все это время. Помогали и письмами, и материально. Собирали передачки, деньги на свидания, деньги на адвокатов. И поэтому, если кто-то хочет поговорить об этом, написать, — я всегда рад. Это мой долг теперь, что ли.
Ты когда получаешь с воли письма — от знакомых и незнакомых людей, — это всегда помогает. Ты не ощущаешь себя зэком, ты ощущаешь себя пленным. Чувство вины на зоне распределяется везде и давит. Но у нас такого не было, потому что постоянно была поддержка. Близких, друзей, правозащитников...
Фото: Татьяна Полихович
* Подробный материал об Алексее Полиховиче см. в The New Times № 21 (289) от 17 июня 2013 года.
