Роберт Конквест, 2004 год
Выпускник Оксфорда, участ ник Второй мировой войны, дипломат, поэт, славист, специалист по истории Восточной Европы — Роберт Конквест бóльшую часть жизни прожил в США, много лет был научным куратором российской коллекции Гуверовского института* * Гуверовский институт войны, революции и мира — политический исследовательский центр в США, входит в систему Стэнфордского университета. Библиотека института, в частности, является одним из крупнейших зарубежных хранилищ по истории России периода Первой мировой войны и революции. . При этом всю жизнь оставался подданным Великобритании и в середине девяностых был избран членом Британской академии.
Пристально занимаясь советской историей, Конквест, думается, не претендовал на место в ряду фундаменталистов-советологов, таких как Ричард Пайпс, Эдвард Карр, Роберт Такер, Адам Улам и т.д., исследовавших корневую систему большевизма, переросшую затем в советский тоталитаризм/сталинизм. Его интересовало другое измерение — исторические изломы, катастрофы и трагедии постреволюционной советской реальности. Если посмотреть на области, отмеченные его вниманием, то легко просматривается движение от условного 1937-го — «назад», к Голодомору, и «вперед», к этническим депортациям Второй мировой. Но точкой отсчета стал все же 1937 год, которому Конквест и посвятил опубликованное в 1968 году произведение «Great Terror» — «Большой террор. Сталинские чистки тридцатых».
В Советском Союзе «Большой Террор» был впервые опубликован лишь в 1991 году
Имя нарицательное
«Большой террор» — название, ставшее своего рода маркером эпохи, — как «1984» Джорджа Оруэлла или «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Позднейшие исследователи волей-неволей идут по колее, проложенной Конквестом* * Unknown Gulag. The Lost World of Stalin’s Special Settlements (Viola Lynn, 2007; в русском переводе книга вышла в 2010 году под названием «Крестьянский ГУЛАГ: мир сталинских спецпоселений»); La Terreur et la Desarroi. Staline et son systeme (Nicolas Wert, 2007; в русском переводе «Террор и беспорядок. Сталинизм как система», 2010 ); Wie der Terror «Groß» wurde (Binner R., Junge M., 2001; в русском переводе «Как Террор стал «Большим», 2003). . После 1968 года обойти или проигнорировать его книгу ни один из серьезных историков уже не мог, хотя некоторые из исследователей, изучавших тот же феномен, предпочитали демонстративно называть его, как и до Конквеста, «Great Purdges» («Большие чистки»)* * См.: Getty J. A. Origins of the Great Purdges — Cambridge, 1987. . Один из самых непримиримых оппонентов Конквеста, американский историк Джордж Арч Гетти и его сторонники высказывали немало претензий к работе Конквеста, исходя из иных посылок о природе сталинской системы и причинах государственного террора. Конквеста критиковали за то, что он делал упор на личность Сталина и игнорировал, к примеру, социальный контекст террора.
Еще при жизни Конквеста в России произошла «архивная революция», открывшая широкий доступ к документальным ресурсам политической власти (заметим, впрочем, что все хорошее когда-то заканчивается, и ныне историческая политика в России диктует возврат к единомыслию), а также стали возможными диалог и конструктивное сотрудничество российских историков с зарубежными коллегами. Все это привело к тому, что многие выводы и оценки Роберта Конквеста были переосмыслены.
Заключенные тянут грузы вверх по реке Ижма, Автономная область Коми, 1929 год
Что сказано
Железное правило историографии — оценивать труд историка, исходя не из того, о чем он не написал (поминая попутно фактографические ошибки и неточности), а из того, каким новым качеством обладает его работа в сравнении с работами предшественников — именно это и именуется «вкладом». Заслуга Конквеста — это прежде всего цельность и логическая стройность при исследовании сталинского террора. До него сталинское государственное насилие изучалось специалистами в разных контекстах — от общеисторического до историко-культурного. Иначе говоря, изучались отдельные фрагменты слона — хобот, бивни, хвост, — но не сам слон. Роберт Конквест наиболее ярко высветил несущие конструкции сталинизма: организационную (партия), террористическую и идеолого-пропагандистскую, мобилизационную составляющие — то есть то, что в современной терминологии именуется институциональными основами.
Второе бесспорное достоинство исследования — яркость и образность изложения. Очень немногим удалось описать сталинизм подобным образом, а книга Конквеста стала доступной миллионам людей на разных языках. Да, в центре книги находится Сталин, Старший Брат (по Оруэллу), — именно ему, его действиям и его мотивам посвящено исследование. Но есть и тысячи других персонажей: одни из них были «винтиками» машины террора, а другие своими протестами и сопротивлением (пассивным, чаще всего) иногда замедляли ход этой машины. Конквесту удалось соединить «вертикаль» террора с его «горизонталью» (поведение людей с их семейными, дружескими, корпоративными связями, то есть «жизнь в терроре»). Террор предстает в произведении как глобальное расчеловечивание.
Лагерники ждут отправки на угольные шахты, Воркута, 1932 год
Конквест находит точные и емкие характеристики даже для технологических и психологических подробностей насилия — от унижения личности до ее уничтожения, от страха перед террором до его восхваления. Вот, например, о поведении «умеренных» большевиков в «деле Рютина»* * Большевик Мартемьян Рютин (1890—1937) создал в 1932 году оппозиционный «Союз марксистов-ленинцев» в ВКП (б), за что и был арестован в том же году. Расстрелян в 1937 году. : «Но здесь же выявляется удивительное «двоеверие» так называемых умеренных партийных деятелей. Эти люди беззаботно и даже весело убивали белых, они без особых сожалений обрекали на голод и истребляли крестьянство, но они же отчаянно сопротивлялись казням высших партийных сановников, ибо это значило «проливать кровь большевиков». Двойная мораль этих людей сравнима разве что с отношением чувствительного и образованного представителя древнего мира к рабам или французского аристократа XVIII века к низшим классам. Даже лучшие из старых большевиков вряд ли больше заботились о судьбе беспартийных, чем было принято заботиться о судьбе рабов во времена Платона. Беспартийные, как в свое время рабы, были просто не люди».
О логике сталинских решений: «Если рассматривать сталинский террор со статистическими данными в руках, как массовое явление, а не с точки зрения отдельных личностей, то он предстает в более рациональном виде. Отсутствие направленности на какие-либо определенные категории жертв — как могло бы быть у какого-нибудь Троцкого, — указывает на осмотрительную извилистость террора и не дает критикам выявить сколько-нибудь ясно его цели. Сталин, возможно, считал, что террористический эффект получается тогда, когда арестовывается и расстреливается определенная часть данной общественной группы. Тогда остальные приводятся к повиновению и подчиняются без жалоб. И с этой точки зрения не так уж важно, кто избран в качестве жертв — особенно если все или почти все ни в чем не виноваты».
Отправная точка
Да, сегодня благодаря архивным изысканиям историки продвинулись много дальше, чем Конквест, в оценках различных измерений Большого Террора. Появились блестящие новаторские исследования российских (Олег Хлевнюк) и зарубежных историков (Шейла Фитцпатрик, Николя Верт, Пол Грегори, Дэвид Ширер, Карл Шлегель, Марк Юнге и др.) о природе и формах сталинского насилия. Резко возросло качество научного осмысления истоков, предпосылок и причин террора, масштабов и последствий социальных и этнических депортаций, природы и механизмов соединения политического насилия «сверху» и социального насилия «снизу».
Личная позиция автора этих строк близка к той, что сформулировал Николя Верт в 2002 году: «Большой террор был не просто результатом политической чистки, более широкой и масштабной, чем предыдущие. Он был, прежде всего, кульминацией масштабного предприятия по социальной инженерии, поэтапно осуществлявшегося в тридцатые годы. Отправной точкой было не убийство Сергея Кирова. Началом массовых репрессий стали насильственная коллективизация и последовавшая за нею депортация миллионов крестьян». Впрочем, до Верта похожую мысль о том, что Великий перелом (сталинское определение коллективизации) явился прологом Большого террора, высказал сам Конквест: «Без каких бы то ни было серьезных приготовлений или планирования экономической стороны вопроса партия была ввергнута в гражданскую войну на селе. Это был первый крупный кризис сталинского режима, и именно с этого момента начинается вся эпоха террора».
На строительстве Беломорканала, 1932 год
Автору этих строк довелось встретиться и иметь продолжительную беседу с Робертом Конквестом в начале 1992 года в Гуверовском институте. Темой была проблема источников и их интерпретации. Конквест интересовался возможностями раскрытия архивов о сталинских репрессиях, особенно о статистике Большого Террора, новых данных о Колыме (количестве заключенных и смертности в Севвостлаге) и т.д. Тогда я еще не мог утолить его любопытство. Но поделился начавшимися в России разработками темы «другого Архипелага» — системы спецпоселений, крестьянской ссылки. Этим я занимаюсь и поныне, тогда же был в самом начале пути. И для меня профессионально и по-человечески важно, что я получил профессиональное напутствие от Роберта Конквеста.
Автор — доктор исторических наук, профессор Новосибирского государственного университета. Автор и соавтор ряда монографий, ответственный редактор серийных документальных научных изданий о государственных репрессиях в СССР 1920—1930-х годов.
Фото: Basso Cannarsa/East News, ИТАР-ТАСС, LASKIL DIFFUSION/EAST NEWS, SOVFOTO/UNIVERSAL IMAGES GROUP/EAST NEWS
