Мелодии Дунаевского стали музыкальным сопровождением сталинской эпохи. The New Times публикует эпизоды из сценария неосуществленного художественного фильма о композиторе
Исаак Дунаевский дирижирует оркестром Ленинградского мюзик-холла, 1930-е годы
Действующие лица:
Исаак Дунаевский — композитор
Леонид Утесов — музыкант, певец
Григорий Александров — кинорежиссер
Любовь Орлова — актриса
Николай Эрдман — драматург, сценарист
Владимир Масс — драматург, сценарист
Михаил Вольпин — поэт, сценарист
Василий Лебедев-Кумач — поэт, автор слов популярных песен
Исаак Бабель — писатель
Илья Ильф — писатель
Евгений Петров — писатель
Анатолий Д’Актиль — поэт-песенник, драматург
Виктор Ардов — писатель-сатирик, сценарист
Тихон Хренников — композитор, секретарь Союза композиторов СССР в 1948–1991 годах
Андрей Жданов — советский партийный и государственный деятель
Иосиф Сталин — руководитель советского государства в 1924–1953 годах
Теа-джаз Утесова в зените славы. Программа «Музыкальный магазин». 1932 год. Музыка — целиком Дунаевского.
Утесов в роли Кости Потехина, продавца музыкального магазина. Директор магазина спрашивает у Кости:
— Что с тобой?
— Слона жалко.
— Какого слона?
— Представьте себе тропический лес, по нему идет молодой культурный слон. Вдруг — бах-бах! — выстрелы. Слон падает. Подбегают люди, вырезают из слона косточки, делают из них клавиши и потом на них такую дрянь играют! Жалко слона, Федор Семенович.
Легко на сердце
После очередного представления «Музыкального магазина». Глава советской кинематографии Борис Шумяцкий, недавно побывавший в Голливуде, — в гримерной Утесова.
Борис Шумяцкий:
— А знаете, из этого можно сделать музыкальную кинокомедию. В кино пришел звук! За рубежом этот жанр давно уже существует и пользуется успехом. А у нас его еще нет. Надо лишь найти способ использовать тридцать герлс Голейзовского — с ними финал будет поэффектнее!
Утесов:
— «Музыкальный магазин» — это не совсем то, что надо. Уж если делать музыкальную комедию, то делать ее полнометражной — настоящий фильм.
— Что же для этого нужно?
— Прежде всего согласие авторов «Музыкального магазина». Сценарий должны написать Эрдман и Масс, стихи Лебедев-Кумач, музыку — Дунаевский… А режиссера лучше вы подскажите.
— Да вот вернулись сейчас из Америки Сергей Эйзенштейн и его ученик и теперь уж сотрудник Григорий Александров. Не пригласить ли Александрова? Он, правда, самостоятельной большой работы еще не делал, но, побывав в Америке, наверняка многое видел и усвоил.
«Арестовывайте сами себя!»
Октябрь 1933 года. Черноморское побережье. Исаака Бабеля и его гражданскую жену Антонину Пирожкову везут в автомобиле с открытым верхом на съемки «Веселых ребят». Навстречу им движется машина с зарешеченными окнами. Они рассеянно провожают ее взглядом.
Застают съемочную группу в расстроенных чувствах.
Грузин, начальник местного НКВД, оправдывается:
— Ну послушайте, что я мог сделать, я получил приказ из Москвы — арестовать Эрдмана и Масса…
Одна из актрис, рыдая:
— Вы… Вы… Вы привозили нам ящиками вино. Вы восторгались съемками. Вы пили с нами и играли в карты. Вы заигрывали с актрисами. Смеялись шуткам Эрдмана. Как вы могли.
— Но если бы я их не арестовал, арестовали бы меня!
— Вот и арестовывайте сами себя!
Утесов — Бабелю:
— Арестовали Эрдмана и Масса.
Дунаевский:
— Это все их басни, Ледя. Нельзя так. Мы начинаем играть с огнем, не пройдя воду. Так до медных труб не доберемся.
Утесов:
— Я только и успел, что бросить Массу свой плащ. Там, куда их везут, будет совсем не так тепло, как в Гаграх. И Эрдман… В белоснежной рубашке… В белых штанах… Так и забрали.
Александров реалистически и цинично замечает:
— Придется убирать из титров.
Весь Советский Союз пел: «Широка страна моя родная».
На фото — Орлова и Александров после триумфа фильма «Цирк»,
Ессентуки, 1936 год
Ищите женщину
Начало 1935 года. В номере ленинградской гостиницы «Европейская» в табачном дыму сидят Александров, Дунаевский, Ильф и Петров.
Александров:
— Мне нужна атмосфера, Исаак Осипович, а потом мы эту атмосферу разобьем по кадрам.
— Я буду работать быстро, Григорий Васильевич. Но не ждите от нас с Лебедевым-Кумачом халтуры. Вариантов будет много. И нужна главная песня. Мелодия придет не сразу…
Евгений Петров:
— Вам всегда нужны женщины, чтобы творить. Когда же вы ее ждете?
Дунаевский:
— Мелодию или женщину? Впрочем, это одно и то же…
Все дружно смеются.
…После съемочного дня кинофильма «Цирк». Орлова дружески приобнимает Дуню.
Композитор:
— Я сейчас сыграю вам мелодию, которую вы будете исполнять с дурацким текстом, который Лебедев-Кумач мастерски приспособил к требованиям вашего голливудского Гриши. «Мэри, Мэри, чудеса». Нет, лучше вы послушайте, что из этой голливудской песенки можно извлечь на самом деле, если развить одну тему. Лучше этого американского (передразнивая, поет дребезжащим голосом) «Луна, твой свет дрожит в тумане…» Это ваша музыка, Любочка. «Лунный вальс».
Играет, постепенно переставая улыбаться. Орлова вся в музыке Дунаевского. Дуня заканчивает играть.
Орлова:
— Жаль, что невозможен наш роман. Мы были бы хорошей парой: композитор и актриса.
— А вы бросьте своего Гришу. Правда, тогда он лишит меня куска хлеба — музыки для его фильмов. И перестанет делать из вас советскую голливудскую звезду. Как вы думаете, Любочка, я ведь смог бы работать в Голливуде? Работает же в Америке третий брат Покрасс. Два брата — «красные кавалеристы», а третий — наоборот.
Сам смеется своей политически сомнительной шутке.
— Конечно, Дуня, с вашим талантом…
Дунаевский закуривает «Казбек». Орлова достает Philip Morris:
— Дуня, прекратите курить всякую дрянь. Этот джигит вас убьет рано или поздно. Курите американские сигареты. Меня к ним приучил Григорий Васильевич. Настоящий виргинский табак.
— У вас все американское, даже персонаж — Мэрион Диксон… А мы с вами, кстати, могли бы сбежать в Америку. Правда, Иосиф Виссарионович расстроился бы. Он так вас любит… А ваш Гриша знает, что Сталин вас любит. И использует.
— Вас, Дуня, он тоже использует. И товарищ Сталин использует. И вы Гришу используете. Вы скоро станете главным композитором страны. Или уже стали. Благодаря моему голливудскому Григорию Васильевичу. И… благодаря мне. Мы с вами, Дуня, партнеры. Хоть и не в любви…
Съемочная площадка кинофильма «Волга-Волга». Репетируют заставочный (для титров) выход Любови Орловой: «Орлова, Орлова, артистка Орлова». Дунаевский улыбается, чуть ли не подпрыгивая в ритме придуманной им музыки.
— А вы знаете, Любовь Петровна, что ваш голливудский Григорий Васильевич взял сценарий Коли Эрдмана, позвал его и сказал, что не может его указать в качестве автора сценария, потому что не может быть таковым человек, вернувшийся из мест не столь отдаленных.
— Знаю, Дуня. А какой выход у Григория Васильевича? И вы тоже пользуетесь ситуацией, между прочим… Дуня, милый, не берите в голову…
«Сердце, тебе не хочется покоя» — эту песню Дунаевский написал специально для Утесова. В кадре — Леонид Утесов в фильме «Веселые ребята», 1934 год
«Разве мы не искренни?»
Подготовка к съемкам фильма «Светлый путь». Орлова под аккомпанемент Дунаевского немного утрированно выводит:
— «И Кали-и-нин самоли-и-чно орден Ленина вру-у-чил…»
Орлова и Дунаевский хохочут. Сидящий рядом автор «Марша энтузиастов» Анатолий Д’Актиль улыбается, потом серьезно говорит:
— Только вот Мише Вольпину, который все это сочинил, невесело. Так его в Москву и не пускают.
Дунаевский:
— Толя, такое время. Все ходим… под богом… Но мы же видим, сколько вокруг энтузиазма. И он подлинный. И нам посчастливилось воспеть этот энтузиазм. Разве мы не искренни? Ты, Толя. Любовь Петровна, Григорий Васильевич, Василий Иванович Лебедев-Кумач, да и Эрдман с Вольпиным.
Д’Актиль:
— Да-да, Дуня, ты прав.
И добавляет — как будто для невидимого соглядатая:
— Не зря главная песня в нашем фильме называется «Марш энтузиастов».
Дунаевский, с нажимом:
— И не зря ее поет Любовь Петровна. Скажите ей за это спасибо. За свою славу.
Первый просмотр «Светлого пути». Виктор Ардов, от сценария которого Александров живого места не оставил, иронически восклицает, когда автомобиль с Орловой начинает летать:
— Ух, ты! Ух, ты!
Александров с Орловой неодобрительно косятся на Ардова. Дунаевский, сидящий перед Ардовым, оборачивается и понимающе улыбается.
Ардов склоняется к Дунаевскому, шепчет:
— Только свою фамилию из титров я снимать не буду. Я не Ильф и Петров. И это не кинофильм «Цирк». И мне семью надо кормить.
Александров ведет себя так, как будто Д’Актиль и Дунаевский у него на приеме:
— Вот что, друзья мои. Наверху остались недовольны одной деталью вашей работы. «Мечта прекрасная, еще неясная…» — вот что не понравилось кое-кому. Как же она может быть неясной, товарищи, когда цели определены, задачи… как это… Ну, вы поняли. Словом — мечта нашего народа не может быть неясной. Она может быть только ясной.
Д’Актиль, цинично улыбаясь:
— Григорий Васильевич, какие проблемы. Линия партии нам ясна: «Мечта прекрасная, как солнце, ясная». Или (задумывается на секунду): «Мечта крылатая, мечта прекрасная». И все дела!
Дунаевский весело улыбается. Подбегает к роялю и стремительно проигрывает мелодию:
— … уже ведет меня вперед! Па-па-па-пам!
Неожиданно все трое начинают гомерически хохотать.
Д’Актиль, с крайне жестким выражением лица:
— Знаете, Дуня, покойный Ильф как-то сказал: «Умирать все равно будем под музыку Дунаевского и слова Лебедева-Кумача».
Дунаевский, обиженно:
— Ну, тогда еще и слова Д’Актиля. И Вольпина.
Музыка Жданова
1947 год. После успеха «Весны». Кремлевский прием.
Сталин:
— Вы не возражаете, товарищ Александров, если товарищ Жданов сыграет нам что-нибудь из вашей картины, а мы с Любовью Петровной потанцуем?
Холодок проходит по телам и душам тех, кто это слышит. Исключительно Любовь Петровна сохраняет хладнокровие и внешнюю доброжелательность к стареющему тирану. Александров выглядит, как побитая собака. Дунаевский делает попытку ободряющего движения, но потом отдергивает руку: а вдруг Сталин увидит.
Жданов послушно садится за рояль на глазах у оторопевшего Дунаевского. И начинает наяривать «Товарищ, товарищ, в труде и в бою…» То есть музыку, под которую невозможно танцевать. Дунаевский и Александров, видя эту фантасмагорическую сцену, с ужасом переглядываются.
Сталин останавливает Орлову, уверенно движущуюся к нему.
— Любовь Петровна, ну куда мне, старику, с вами танцевать.
Улыбается:
— Давайте прослушаем музыку. Андрей Александрович так хорошо играет. Культурный человек!
Орлова немедленно, не снимая с лица голливудской улыбки, возвращается на место. Жданов без тени улыбки продолжает вдохновенно играть, как будто это он сам сочинил музыку.
Виктор Ардов, сценарист фильма «Светлый путь» (1940), где впервые прозвучал «Марш энтузиастов» Дунаевского, Москва, 1973 год
Творческая лампа
Дунаевский напевает себе под нос мелодию, в которой узнается «Летите, голуби, летите». Откладывает партитуру. Берет в руки газету «Советское искусство» от 6 марта 1951 года, нервно раскрывает. Заголовок — «Печальный акт». Не выпуская из рук папиросу и на ходу жадно затягиваясь, начинает метаться по кабинету, заставленному тяжеловесной мебелью красного дерева, словно бы в поисках выхода из западни. Снова хватает газету, шипящим шепотом читает: «Дунаевский решил, что ему все дозволено — даже выступать со сцены с обывательской болтовней». Резким движением раскрывает окно, смотрит вниз, во двор сталинского дома. Явно думает, не выброситься ли. Оценивает последствия. С сожалением и отвращением еще раз бросает взгляд на мостовую. Закрывает окно. Снова обжигает пальцы папиросой: «Ччччерт!»…
Сцена нового концертного зала Горьковской консерватории. На рояле — разворошенная пачка «Казбека». Дунаевский в веселом расположении духа то присаживается на стул, то ходит вдоль сцены с зажженной папиросой и рассуждает:
— В годы войны я испытывал творческое бессилие. Гром пушек — не моя стихия. Но я вел общественно-полезную работу, руководил оркестром… Подошел ко мне как-то композитор Никита Богословский и говорит: «А вы знаете, что я назвал вас ИССЯК Осипович?»
В зале раздается дружный смех.
Дунаевский продолжает:
— Имея меня в виду, говорили: были когда-то и мы ИСАКАМИ. На это я ответил творчеством, и в результате я получил Сталинскую премию, а Богословский попал в Постановление ЦК ВКП(б) как автор пошлой музыки к кинофильму «Большая жизнь». Моя творческая лампа горела и будет гореть.
Вопрос из зала:
— А были ли у вас творческие срывы?
Дунаевский:
— Мне часто задают вопрос, как я расцениваю свою песню из фильма «Моя любовь.
Неожиданно бросается к роялю, наигрывает и напевает: «Значит, ты пришла любо-о-вь…» Поворачивается к аудитории, лукаво улыбаясь:
— Да, признаю, что это срыв, но с одной очень существенной оговоркой… (пауза, улыбка) …она писалась ДО Постановления ЦК об опере Мурадели «Великая дружба»!
Смех аудитории. Какие-то мрачноватые люди в мешковатых костюмах переглядываются и что-то пишут в блокноты. Директор консерватории стреляет глазами, не может справиться с руками. Весь консерваторский ареопаг как-то нехорошо взволнован.
Вопрос из аудитории:
— Почему вы пишете только в легком жанре и не могли бы вы написать крупные произведения?
Дунаевский:
— Я мог бы написать оперу. У меня есть фортепианная соната, струнный квартет, и я мог бы написать и оперу. Но нет хорошего либретто. Вот мне из Ленинграда прислали оперное либретто. Но как писать? По либретто — героиня в первом акте ставит рекорд, во втором — рекорд, в третьем — рекорд, в четвертом — рекорд. (Смех.)
Люди в костюмах, почувствовав запах дичи, строчат и строчат в блокноты.
Дунаевский, ничего не замечая, входит в раж:
— Я хочу написать оперу о сильных чувствах, о любви, о женщине. Хочу написать «Кармен». (Вопрос: «Бизе?») Да, да, Бизе. (Смех.)
Продолжает, весело, интимно, как будто сидит за столом с друзьями:
— Меня просил Большой театр написать балет «Свет», а написать балет для Большого театра — это 40 тысяч целковых, не шутка… (Публика переглядывается.) Я бы, конечно, мог сочинить балет, учитывая, что две мои жены — балерины. (Встречается взглядом с восторженной студенткой, смотревшей на него. Улыбается ей.) Но я не могу увлечься сюжетом, где героиня в каждой картине объясняется в любви комбайну! Как писать о колхозной электростанции? О колхозной электростанции написано 16 повестей, имеются кинофильмы и так далее. Сколько можно?
Исаак Бабель приехал в Гагры посмот-реть на съемки «Веселых ребят», 1933 год
Смех студенческой аудитории.
Дунаевский ловит взгляды консерваторского начальства. Веселость как рукой снимает:
— Хотя, конечно, я хотел бы отметить важность колхозных тем для музыкальных произведений.
Дунаевский в кабинете генерального секретаря Союза композиторов СССР Тихона Хренникова. Дунаевский нервничает, на нем лица нет.
Хренников зачитывает ему бумагу:
— Вот слушай, Дуня: «Мы, нижеподписавшиеся, составили акт о нижеследующем… Выступление Дунаевского было политически невыдержанным, антивоспитательным и прямо недостойным народного артиста РСФСР, лауреата Сталинской премии, советского композитора и гражданина.
— Подонки, подонки… Я переберу эту камарилью по одному человеку… и… и… — стонет Дунаевский, держась за сердце.
Хренников, озабоченно, но уверенно:
— Ты только не нервничай. Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Тебя опять поет вся страна. Не тронут они автора песен к «Кубанским казакам». Сталинская премия все спишет.
Съемки «Кубанских казаков». Марина Ладынина поет: «Каким ты был, таким ты и остался…» Старуха, наблюдающая за съемочной суетой, подходит к актеру Юрию Любимову: «Из какой это жизни снимают, милай?» — «Из нашей, бабушка». — «И не стыдно тебе? Молодой, а все врешь да врешь»...
На экране просмотрового зала кунцевской дачи последние кадры «Кубанских казаков». Поют: «Словно со-о-лнце вешнее восхо-о-дит…» Конец фильма. Сталин потирает свою сухую руку, затягивается, выпускает дым из ноздрей. Он страшно доволен. Лукаво улыбается и со значением, обращаясь в никуда, словно бы для истории, произносит фразу: «А все-таки неплохо у нас с сельским хозяйством!»
«Дешево я отделался»
1953 год. 5 марта. Орлова с Александровым и племянницей на даче. По радио объявляют о смерти Сталина.
Орлова подходит к окну, смотрит на сосны. Ее лицо отражается в стекле. Неожиданно вполголоса произносит:
— Наконец-то он сдох.
Племянница в ужасе отшатывается:
— Что ты такое говоришь?!
Александров понимающе смотрит на Орлову.
На даче появляется «сосед» — Дунаевский. Он взволнован, пальто нараспашку. Садится в одежде на стул (фоном звучит марш из кинофильма «Весна» — «Товарищ, товарищ, в труде и в бою…»):
— Наша с вами эпоха кончилась, как к Нему (со значением показывает глазами вверх) ни относись.
Орлова, сжав губы и прямо глядя на Дунаевского:
— Наконец-то он сдох.
— Я вас понимаю, Любочка. Но… Я все же могу сказать, что если песня удавалась, если оперетта или фильм выходили так, как задумывались, то было место и для творческих радостей и удовлетворенности. Не мне вам это говорить…
Орлова мрачно смотрит на Дунаевского. Александров, напротив, вполне одобрительно. Исаак Осипович порывисто встает со стула и начинает ходить из угла в угол:
— Можно ведь сказать, что в той или иной степени радость и утверждение жизни были основным признаком сталинской эпохи в искусстве. В этой радости и утверждении мы все были в той или иной степени певцами сталинской эпохи…
— Дуня, вы не на траурном митинге!
— …и среди этих певцов, Любовь Петровна, мой голос звучал, пожалуй, наиболее звонко и сильно. Хотя я все понимаю. И я ходил под богом. И я ждал ареста. И я ненавижу его. И у меня не получалось славить его так, как он хотел. Народная любовь защищала меня. Максимум, что он мог сделать, — уменьшить мне гонорары. Дешево я отделался…
Обессилено садится на стул:
— Я был обласкан народом именно в течение этой эпохи… И вы, Любочка. И вы, Гриша. И что теперь? Что теперь?
Вдруг Орлова начинает улыбаться:
— Эх, Дуня, Дуня…
Садится к роялю, поет:
— Журчат ручьи…
Все трое и даже присоединившаяся к ним напуганная племянница Орловой тоже начинают улыбаться и припевать. На столе появляются вино, водка и закуска…
Фото: youtube.com, kinopoisk.ru, bookz.ru, Г. Ровинский/ east News, РИА «Новости»
